— А я тебе серьёзно отвечу, игнорируя твоё ехидство, люди — вот главный налог, который нам платят. И вообще Север я не собираюсь в будущем налогами обкладывать, только вывозная пошлина будет. А что до остальных, уж не знаю, куда там историки смотрели, но все остальные вообще в каменном веке живут, какие с них налоги? Ладно, пойду к Маше под бочок! Шутка ли, три месяца воздержания — надо навёрстывать.
— Давай-давай, делай братика наследнику! — прорезался юмор напоследок.
По дороге домой я ещё раз прокручивал в голове наши разговоры со стрельцами, братом и сопоставлял со своими знаниями будущего. Картина вырисовывалась очень странная — народ вроде жил хорошо, но иногда случался недород и тогда начинался голод. Как? А запастись не судьба? Задаваться вопросом куда смотрит власть, думаю бессмысленно, говорите татары угоняют людей в полон? Но если верить стрельцам, то главный поставщик живого товара бояре и церковь, в том числе и в Османскую Империю. Получается именно власть словно задалась целью истребить собственный народ, а они всё равно молятся на царя-батюшку, барина и церковную благодать. Принять как данность и не заморачиваться?
Неуслышанный разговор.
— Лепо живут, богато. — Оглядывая новое пристанище, восхитился стрелец.
— Вот ужо спустят с тебя, Хорлам, три шкуры и ещё богаче жить станут. Бороду глянь-ко уже содрали.
— Так ить вестимо не ведомо им было, аки важна борода, хуч мне она и не дорога вовсе. Да и люди ходят безбородые все. — Растерянно, но набирая твёрдости, ответил Хорлам.
— Ой ли, хороша‑то с тебя шкура‑то, Тамило? С тебя и одну‑то брать воротит, эвон на зерцало‑то поглянь. — вступился наш старый знакомый Никон. — Государь‑то рёк те внятно, покуда тута жить вместях, а после‑то сами себе под ейным приглядом и поставим дома‑то индивидульные. Ты, Тамило, горазд воду‑то мутить, то всем ведомо, блядь‑то свою всуе не речи.
— Индивидуальные, то бишь кожному своя изба. — Ещё один подключился к разговору, брат Никона Наум.
— А бабу государь пошто не положит кожному индивидуальную. — Не вставая с лавки выкрикнул Ларя Голубин.
— Шуйца — твоя жонка, Ларя, аки заязвит из усердия, то оженишься на деснице.
— Эк тебе, каженику, легко. Бабы то не твоя печаль, Клемен…
— А ну цыц. Будя лаятися. Токмо ночь повалялися на полатях царских, а ужо мнится аще боярами поставлены. Пять лет — баял государь нам важно служити, да токмо кто блазнити буде — соколом голым на Русь возвернётся.
