Мне захотелось пройти в окопы противника, откуда он вел огонь по нашим.
Когда я очутился в немецких окопах, они меня тоже поразили, но совсем по-иному: окопы были глубокие, оплетенные ветками, чистота в них была абсолютная, не заметно было предметов военного обихода, гильз не было и в помине. На большом кладбище в долине, куда я спустился, на каждой могиле был аккуратно оформленный холм, на каждой могиле был крест с надписью о захороненном. Офицерских могил не было вовсе, — вероятно, трупы офицеров увозились в Германию, — а на ефрейторских и фельдфебельских могилах все кресты были большего размера, чем над могилами солдат; с немецкой аккуратностью даже в смерти люди не уравнивались в правах и начальники возвышались над подчиненными.
Я вернулся на брошенные русскими позиции. Удрученный мыслью о том, что родные всех этих солдат никогда не узнают, где похоронены дорогие им люди, я почувствовал такую тоску и такой страх, что невольно прибавил шаг, потом что-то громко запел и наконец побежал, и бежал без остановки, как когда-то мальчиком, когда ходил на поиски цветка папоротника и очутился один на один с непонятной ночной жизнью леса.
Во время обороны в горах мне часто приходилось с группой ходить в разведку. Ни у нас, ни у противника сплошного фронта там не было, поэтому покрытые частым лесом горы помогали нашим разведчикам проникать в тыл противника.
В одну из лунных ночей наша группа из семи человек миновала линию охранения и перешла никем не занятую долину. Мы осторожно взбирались по склону, где, по нашему мнению, должно было находиться охранение противника. Больше прислушивались, чем приглядывались. Невдалеке явственно раздалась чужая речь. Было ясно, что мы находимся на линии постов или застав охранения. С особой осторожностью подались вправо, чтобы обойти противника, напасть на него с тыла и захватить хотя бы одного «языка», но хруст сухой ветки выдал наше присутствие. Разговор моментально прекратился, раздались оклики на немецком языке. Мы притаились. Через некоторое время немцы, видимо, успокоились, разговор возобновился, мы снова начали к ним приближаться. Но вот снова оклик, команда — и началась неприцельная стрельба. Около часа осторожно и медленно продолжали мы двигаться в глубь леса. Неожиданно впереди мы услышали выкрики и смех. «Такая беспечность будет нам на руку и поможет нашей удаче», — подумал я, осторожно продвигаясь вперед. Мы очутились на обрыве. Заглянули вниз, и нам представилось занятное зрелище: человек пятьдесят немцев принимали «лунные ванны» у речки, купались, бегали по берегу, громко хохотали. Долго мы наблюдали за их развлечениями и поняли, что «языка» нам захватить не придется — немцев больше, чем нас, и они находятся глубоко под обрывом. Но уж испортить их безмятежное настроение у нас была возможность!
