— Они говорить, — передал Ташкаль, — что сказать воинам о нас. В друзей они не стрелять…
— Не п-понял, — озадачился Бастиан.
— Скоро поймёшь, — ухмыльнулся Голова.
Едва лишь «Ундина» показалась из пролива, выходя на простор Батабано, как начали происходить события.
Пираты, высадившись в деревне, увели с десяток каноэ, но мяса не нашли, а потому решили побезобразничать — запалили хижины и поплыли к кораблям, горланя разухабистые и непристойные песни.
Они гребли невдалеке от берега, уверенные в собственном превосходстве, когда из мангровых зарослей полетели в их сторону меткие стрелы.
Трое умерли сразу. Четвёртый, схлопотав «подарок» из джунглей, вскочил, взмахивая руками, выгнулся — и выпал за борт.
Спасать его не стали, ибо в этот момент снова сработали индейские луки.
Пираты заорали, и на палубе «Сен-Жана», ближе всего подошедшего к берегу, лишь теперь заметили опасность.
Залп из мушкетов породил ответный огонь — два или три экономных выстрела из мангровых зарослей не дали промашки.
Шлюпки подгребли к бортам «своих» кораблей, и тогда рявкнули пушки, посылая пяток ядер.
Чугунные шары пронизали мангры, снося ветки, и канули в озеро, а охотники за черепахами сделали ещё пару выстрелов, провожая непрошеных гостей.
Галиот находился ближе всего к берегу, но ни одна пуля, ни одна стрела не задели его. Дружба народов.
— Мясо — это хорошо, — высказался Голова, — а как же мы без каноэ?
— А они нам не понадобятся, — усмехнулся Олег, не раскрывая свой «осведомлённый источник».
Пиратская флотилия простояла на рейде одной из укромных бухточек острова Пинос, прикрытая с моря скалами, а с берега — соснами.
Правда, сами «вольные добытчики» таились не особо, режим тишины и светомаскировку не соблюдали — костры горели ярко, вино лилось обильно, а песни горланились во всю мочь.
Рано утром корабли отчалили, держа курс к мысу Грасиас-а-Дьос, но тут капитанскому счастью Олонца пришёл конец.
Наступил штиль.
Полнейшее безветрие — Олег никогда ещё не видал такого гладкого моря. Даже самой меленькой зыби заметно не было — глубокие воды невинно голубели, отливая под солнцем блескучим зеркалом.
Навалилась духота. Зной отуплял и выматывал — человек терял силы, ничего, по сути, не делая.
Воды хватало, хотя пить эту тепловатую жидкость было невмоготу.
Кваску бы! Холодненького, шипучего, имбирного! Бокал!
И чтоб капли сочились по его стылым, скользким бокам…
«Что может быть лучше бокала остуженного кваску в такую-то жарень? — разморенно подумал Сухов. — Только ведро…»
