— Я воспользуюсь вашим советом, — улыбнулся Сухов и поднял стакан. — За успех!
Когда Олег покинул резиденцию губернатора, отягощённый увесистым мешочком серебра, на улице его поджидал Ташкаль, а с ним ещё четверо индейцев, молча взиравших на Сухова.
— Это друзья, — сказал Ташкаль. — Это воины. Они тоже хотеть плыть на твой большой пирога.
Теперь уже Олег оглядел краснокожих.
— Какого племени? — спросил он.
— Мы — чоконены,[14] — ответил за всех молодой, горбоносый, с длинными волосами, завязанными на затылке в пучок.
— Я возьму вас в команду при одном условии: вы должны чётко, без разговоров и промедления исполнять мои приказы. На корабле я — ваш вождь.
— Мы согласны, — наклонил голову апач, старший изо всей пятёрки.
— Меня зовут капитан Драй. А вы кто?
— Ицкуат, — назвался молодой.
— Тлачтли, — выговорил старший.
— Чамал, — пробасил могутный индеец с грубым шрамом на лбу.
— Муйаль, — отчеканил четвёртый, худой, но жилистый.
— Что ж, пошли тогда.
И они пошли.
Закупить порох и свинец вместе с пулелейками было самым простым делом.
С набором команды выходило куда сложней.
Иногда человек подходил Сухову по всем параметрам — и боец, и не трус, — но вот вольностью своей, которую Олег понимал как разнузданность, поступаться не желал.
А капитан Драй требовал железной дисциплины, редкого товара на Тортуге или в Порт-Ройале.
Обычно корсары решали всей командой, нападать ли им или не стоит, брать штурмом городишко или оставить в покое. Подчинение капитану было весьма относительным — командира ценили за везучесть и крутизну, но могли и переизбрать, сочтя данную кандидатуру неподходящей.
Сухову же были нужны от команды две вещи — умение и подчинение.
Умение обращаться с парусами, с холодным и огнестрельным оружием и беспрекословное послушание.
Скажет капитан: «Падай!» — и чтоб все упали. А зря говорить он не станет.
Но вот как раз послушание на Тортуге было в большом дефиците.
И всё же, побродив по кабачкам, заглядывая в бордели, Олегу удалось выловить четверых — Анри де Морэ из Мана, Жана де ла Пьера из Перигора, Жана Больянгера из Ла-Рошели и Пьера дю Трильо из Нанта.[15]
Ну хоть что-то. Как дед Олегов говаривал: «И то хлеб…»
Стемнело, когда Сухов в сопровождении Ташкаля возвращался в порт.
Набегавшись за день, Олег шагал неторопливо, предвкушая скромный ужин (хлеб, сыр, вино) — и мягкий топчан в капитанской каюте. Алкогольное амбре должно уже было выветриться…
Темноту, сгустившуюся над Бастером, разбавляли редкие огоньки свечей в домах, факелов и костров, масляных фонарей — в руках прохожих и на кораблях, бросивших якорь на рейде.
