— Учту, товарищ лейтенант.
Грачев перевел разговор на другое:
— Как жена?
— Хворает.
— Слабая она у вас…
Зубравин с обидой в голосе сказал:
— Ольга жизнью не избалована, товарищ лейтенант. Долго работала грузчицей.
Грачев провел ладонью по лицу:
— Не сердитесь, мичман. — В его голосе послышались добрые нотки. — Я не хотел вас обидеть. Правда, моя жена не таскала мешки. Она учится. Пианистка. У каждого своя судьба. Один — инженер, другой — ученый, а третий — грузчик. Все естественно. Ни бравировать этим нельзя, ни других упрекать. Я вот тоже тяжелого не таскал: после школы сразу в училище. Потом — море. Отец здесь плавал…
— Ни к чему нам дуться, — отозвался Зубравин. — Командиры мы, а не барышни. Я вот о море думаю.
— О море? Не понимаю.
— О море и… о вас, — тихо повторил мичман. — Нелегко, когда море бунтует. Рычит, как зверь какой. Нервы шалят… К чему вам было идти на корабль? Служили бы… — он запнулся, словно боясь высказаться до конца.
— Ну, ну, договаривайте, — насторожился Грачев.
— На бережок вам. Море, оно того… Не всех принимает.
— А вас приняло? — в голосе лейтенанта слышалось раздражение. И даже покраснел, брови нахмурил, и стали они похожи на лохматые крылья бабочки.
— Да, уж приняло…
«Хвастун!» — вспылил про себя Грачев. А Зубравин уже говорил ему о том, что корабельная жизнь тем и романтична, что всякий раз, уходя в штормовые широты, люди умеют смотреть в глаза океану. Иные не выдерживают, просят списать их на берег и даже смотрят на тельняшку, как на что-то заколдованное, а те, кто покрепче и кому по сердцу неуютная моряцкая жизнь, не пасуют. Чем чаще выходят они в море, тем сильнее привязываются к кораблю. И дело тут вовсе не в особых качествах характера человека, а в том, как он относится к своей профессии моряка. Адмирал Нельсон до конца своей жизни страдал морской болезнью, но если бы кто из друзей предложил ему покинуть море, он счел бы того человека своим врагом. Море — оно признает сильных.
— И меня признает, вот попью побольше соленой воды, — пошутил Грачев.
— Глотать воду тоже надо уметь, а то можно и совсем захлебнуться, — заметил мичман.
В это время у трапа появился Крылов. Небрежно взглянув на Грачева, он доложил мичману, что прибыл из города без замечаний. На его лбу блестели капельки пота.
— Бежал, боялся опоздать, — Крылов полез в карман брюк за платком и тут вдруг обронил на палубу розовую косынку. Грачев поднял ее, отдал матросу.
— Чья?
— Женская, — отпарировал Крылов. — Еще что желаете знать? Где был? У Тани. Может, прикажете не ходить?
