Они расстались только после того, как выяснилось, что до конца увольнения Косте остается полчаса.
Через несколько дней он встретил Тосю на улице. Она не стала скрывать, что рада встрече, называла Костю, как старого знакомого, на «ты». Ей было приятно вот так, медленно, идти рядом с ним.
О чем говорят люди, встретившись после того, как оба втайне мечтали об этой встрече? Так, ни о чем. О море, о звездах, о всякой всячине.
— Ты, наверное, серчал тогда за брюки? Извини.
— Ничего. Я их отчистил. Но о тебе вспоминал.
— А… что обо мне?
— Так… — Костя почувствовал, что краснеет.
Он боялся сознаться, что часто вспоминал тот первый вечер.
Она задавала ему множество самых неожиданных вопросов: что он читает? когда был в театре? любит ли Чайковского?..
Долго не мог заснуть в ту ночь матрос. Ворочался, вздыхал.
3
Они виделись часто. Но как-то занятый на корабельных работах, Говорков не успел подготовиться к увольнению и стал в строй небритым. Его оставили без берега.
А вечером вахтенный передал Косте небольшой сверток:
— Велено вручить лично.
И усмехнулся.
Костя развернул бумагу, увидел бритву. Тут же была записка. Все еще недоумевая, Говорков прочитал: «Мне очень хочется, чтобы тебя всегда отпускали на берег».
Матрос мучительно покраснел.
Как будто ничего и не изменилось после этого, но сослуживцы стали удивляться, видя Костю всегда в чистом рабочем платье. Перед увольнением он так надраивал ботинки, пуговицы, бляху, что они ослепительно сияли.
О своей дружбе с Тосей Костя не рассказывал никому. И о его тайне знал лишь мичман Козырев, который частенько встречал Говоркова и свою соседку по квартире в подъезде дома.
Козырев не одобрял этой дружбы. Он очень хотел, чтобы за Тосей ухаживал «настоящий моряк», а в представлении почти всю свою жизнь проплававшего мичмана тихоня Говорков, конечно, никогда не смог бы дорасти до этого «звания».
Шло время. Тося закончила школу, но в институт не прошла по конкурсу. Она поступила на завод, обрезала косички. С короткой мальчишеской прической выглядела как-то вдруг повзрослевшей.
— Ты знаешь, Костя, я только теперь поняла, что человек, даже такой маленький, как я, должен сам пробивать себе дорогу в жизнь. — Она трогала варежкой пуговицы на его шинели. — «Называться человеком легко, а быть — куда труднее», — так любит говорить мой папа.
С тугим шквалистым ветром ворвалась в наш город весна. Последние сосульки со стеклянным звоном разбивались об асфальт. Горожане выставляли рамы. Бухта очистилась ото льда и теперь темнела острым клином между бурыми сопками.
