– Таксиста? – Она ткнула в долговязого парня с худощавым лицом, которого Фели окрестила «студентом».
– Да.
Хотя ей показалось, что в глазах Сольвейг мелькнуло узнавание, помощница покачала головой и собиралась что-то сказать, как неожиданно снова появился Ливио.
– Посмотрите, моя дорогая Сольвейг, что я для вас собрал!
С обаятельной улыбкой он встал рядом с Фели, перегнулся через стойку и протянул помощнице врача букет хризантем.
– Немедленно поставьте их обратно в вазу у входа, – потребовала Сольвейг, на этот раз уже без улыбки.
Фели точно не знала, была ли ее неожиданная перемена настроения действительно связана с дерзостью пациента, или с фотографией, которую Сольвейг вернула ей, как только Ливио исчез.
– Сожалею, но я его не знаю. А сейчас мне нужно в лабораторию.
Сольвейг поставила на стойку табличку с надписью «Перерыв» и попрощалась.
– Хорошо, как скажете.
Фели услышала, как хлопнула входная дверь, за которой, вероятно, только что исчез Ливио. Когда она повернулась к стойке, Сольвейг уже скрылась в дальней комнате, и Фели оказалась одна в холле.
Ну и ладно, все равно уже давно пора домой, переодеваться.
Она убрала снимок обратно и хотела вызвать такси, но сотового в кармане не оказалось. Раздраженная, Фели обыскала все карманы одежды, но тщетно. Телефон исчез.
Неужели я оставила его в такси?
Нет. Она помнила, как, выходя, держала его в руке и сунула в карман.
Своего плаща.
Который она не снимала.
Ни на минуту.
Из которого ничего не выпадало – она бы услышала, тем более здесь, на паркете. А если бы телефон и выпал, то лежал бы сейчас под ногами, потому что это могло произойти лишь в тот момент, когда Ливио налетел на меня и схватил руками…
ЛИВИО!
Сердцебиение ускорилось, и она почувствовала, как в руке снова запульсировала боль.
– Проклятый мерзавец! – прошипела она, огляделась по сторонам и побежала к двери, за которой исчез пациент.
Матс
«Как по булыжной мостовой».
Еще одна фраза ведущего семинара по аэрофобии, пришедшая Матсу в голову, – сейчас, когда самолет пролетал над Атлантическим океаном через зону с «сильным боковым ветром», о чем пять минут назад командир сообщил пассажирам по громкой связи.
«Колебания крыльев самолета могут достигать высоты целого этажа старинного дома, это нормально».
Матс сидел пристегнутым в кресле гостиной зоны скайсьюта и внутренне боролся с ударными волнами, подбрасывавшими «эйрбас». Аэрофобия овладела им не так сильно, как он опасался. Причем его не столько успокаивала мысль, что оба крыла, в которых находилось – на минуточку – триста сорок тысяч литров взрывоопасного топлива, могли спокойно гнуться на несколько метров. Это по-прежнему был страх за дочь, который не давал ему с криком бегать по самолету или, судорожно дыша, лежать на полу скай-сьюта. И тем не менее…
