Но и здесь мог кто-то упасть.
— Во Франции, — говорит отец, — все же погибли тридцать тысяч, до того, в Польше, — пятнадцать. Фронтовые сводки вермахта называли это «незначительными потерями». Однако Россия была куда больше Франции и Польши, а в военном отношении, как выяснилось довольно скоро, когда рассеялись иллюзии о якобы наголову разбитой Красной армии, — значительно сильнее, а потому и вероятность погибнуть под пулями противника день ото дня возрастала.
— Утешительную ложь, что нас-де будут встречать как освободителей, мы вскоре выбросили из головы. Разумеется, некоторые надеялись с нашей помощью сбросить коммунистическое иго, а попы явно рассчитывали обрести прежнее влияние. Однако симпатии, которые кое-где испытывали к нам русские, несмотря на чинимую нами разруху, быстро забылись. Большинство гражданского населения в России возненавидело нас куда сильнее, чем французы.
И в этом не было ничего удивительного, ведь за нами по пятам следовали СС. Стоило им прибыть на место, как прекрасная пропаганда свободы и права на самоопределение, которое должно предоставить порабощенным Советами нациям, оборачивалась злой шуткой. С прусской основательностью эти господа приступали к ЗАЧИСТКАМ захваченных на востоке областей. Такова была оборотная сторона безупречной организации, которой я прежде так восхищался и которая еще не так бросалась в глаза во Франции. Мы тоже, — говорит отец, — вынуждены были иногда прибегать к КРАЙНИМ МЕРАМ… Ну, во-первых, был издан приказ не брать в плен комиссаров… Коммунистических комиссаров, значилось в нем, следует расстреливать на месте… Ходили слухи об офицерах, которые отказывались его выполнять, но я, к сожалению, часто слышал и своими глазами видел, как этот приказ приводили в исполнение.
Ну, вот, — продолжает голос отца на пленке, — нас стали все чаще беспокоить партизаны. Надо было наказать их ДЛЯ ПОРЯДКА, чтобы другим было НЕПОВАДНО. На этот счет тоже имелись указания. Для пресечения партизанских рейдов и устрашения потенциальных пособников следовало действовать ОСОБЕННО РЕШИТЕЛЬНО И БЕСПОЩАДНО.
“Блаженной памяти Альберт Принц, — думал я иногда, — что бы ты сказал на ЭТО? Ты бы по-прежнему гордился нами, по-прежнему видел бы в том, что происходит здесь изо дня вдень, воплощение своей мечты?” Иногда мне казалось, что он мог бы промолчать. Но иногда я был уверен, что он бы ответил «да».
От всех ужасов и сомнений я все больше прятался за фотоаппаратом. Однако и это не уберегало от опасности, и постепенно я научился ею наслаждаться. Жить в соседстве со смертью означает острее воспринимать жизнь — внушил я себе, и, возможно, в этом была какая-то доля истины. Часто я рисковал больше, чем следовало, и грубое наслаждение опасностью, словно сильная боль, притупляло во мне все остальные чувства.
