В бумагах отца я обнаружил специальный выпуск газеты «Фелькишер Беобахтер» от пятницы, четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового года. «ПАРИЖ ПАЛ, — гласил заголовок, набранный огромными буквами, — НЕМЕЦКИЕ ВОЙСКА ПОБЕДОНОСНО ВХОДЯТ В ГОРОД!» Ниже было помещено официальное заявление Верховного командования вермахта, из которого следовало, что Париж отныне — открытый город.
«Сегодня капитулировал Париж, — пишет отец в письме, датированном понедельником, семнадцатым июня, и посланном с полевой почтой. — Этой же почтой посылаю письмо маме, в котором описал все подробно. Меня переполняет глубокая, искренняя радость оттого, что я остался невредим и смог участвовать в этой кампании. Скоро я все-все тебе расскажу и покажу снимки…»
— Но лучшие военные фотографии, — произносит голос отца на пленке, — да и, возможно, лучшие фотографии во всей моей карьере я сделал в России. Столько интересного никогда, ни до, ни после, вероятно, уже не попадало в мой объектив. С ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ война, конечно, была величайшей трагедией. Но вот С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ФОТОГРАФА… Я ничего не мог в этом изменить и по крайней мере попытался извлечь из всей этой ситуации для себя лучшее.
Вот, например, танковое наступление через лес. Видишь, какое небо, его медленно затягивают облака. Необозримые русские просторы производят незабываемое впечатление, это и по снимку понятно. Я снимал с желтым светофильтром, — да, умел, ничего не скажешь… Или вот, горят подожженные снарядом избы. Если забыть на минутку обо всем остальном, разве это не прекрасный фотосюжет? А силуэт немецкого солдата на фоне пылающих стропил? Контурный свет мне всегда удавался, как никому…
Фотографии, сделанные отцом, я разглядывал сам не знаю сколько раз, еще в детстве. Хотя я и вообще вырос в окружении снимков и всевозможных картинок, военные фотографии играли среди них особую роль. Когда я ребенком рассматривал его военные снимки, мне приходилось прилагать усилие, чтобы в них не провалиться. А если я все-таки уходил с головой в какую-нибудь фотографию, то с трудом выбирался оттуда в реальный мир.
Заставая меня за разглядыванием этих снимков, мама всегда говорила, что они НЕ ДЛЯ ДЕТЕЙ, но мое любопытство, в сочетании с гордостью за папу-фотографа, лишало этот запрет силы. Большие, тяжелые альбомы, озаглавленные «ВОЙНА В РОССИИ», я листал даже с большим наслаждением, чем Вильгельма Буша.[24]
— Ты правда там был? — часто спрашивал я отца, показывая на ту или иную фотографию.
