— Как медленно, — произнес он, не сводя глаз со словно через силу капающей крови, и подсчитал: за восемь секунд — одна капля. — Иногда мне становится страшно, что она вообще перестанет. Не знаю, сколько я еще выдержу, просто не знаю.
Потом мы оба надолго замолчали, я и понятия не имел, что сказать. Возможно, надо было попытаться как-то отвлечь отца от переливания, но ничего подходящего мне в голову не пришло. В конце концов, он вызвал медсестру и попросил утку, а потом сказал, чтобы я поставил ее под кровать.
Напротив него, на кровати с металлической решеткой лежал исхудавший старик лет восьмидесяти, кожа да кости, тоже подключенный к аппарату для переливания крови. Над ним склонился сын или внук и брил его электрической бритвой. Молодой человек ласково увещевал старика, как маленького ребенка или собаку. Судя по выражению лица, старик никак не реагировал на его речи, да, возможно, от него этого и не ожидали.
Потом старику потребовалось судно, и посетители, сидевшие или стоявшие у коек других пациентов, стали как один старательно отводить глаза. Дама в жакете с каракулевым воротником, демонстративно громко топая, прошла к ближайшему окну и распахнула его. Санитар принял судно, перевернул старика на живот и вытер ему тощую задницу. Дама в жакете с каракулевым воротником сделала негодующее лицо.
— Сегодня, — начал отец и потянулся свободной рукой за бутылкой минеральной воды, стоявшей на тумбочке, — мама принесла мне извещение об увольнении. Значит, мне пора на пенсию, теперь уже окончательно, представляешь? Я еще хочу работать, а меня выталкивают. Не знаю, смогу я все это пережить или нет.
Я как человек, который бежал марафон. Он останавливается, а внутри него все еще бежит: легкие, сердце, все органы и, самое главное, душа. Сидеть, лежать, ничего не делать — нет, это не для меня.
Он с видимым усилием поднес бутылку с минеральной водой к губам. На подушку из уголка его рта по шее с отчетливо проступившими жилами стекла струйка воды. А потом мы опять надолго замолчали, и безмолвие казалось нам громче крика, а перешептывания других посетителей и пациентов доносились словно издалека.
Внезапно босниец или турок, на которого я сразу же, как только вошел, обратил внимание из-за его вязаной шапочки, встал с постели и как сомнамбула направился к двери. Соседи, лежавшие на койках справа и слева от него, что-то кричали ему вслед, но он, как ни в чем не бывало, вышел из палаты, закрыв за собой дверь.
