* * *
Очевидно, я должен быть горячо признателен моей скромной многотиражной газете, где я семь лет работал ответственным секретарем. Она давала возможность без особого ущерба для службы отлучаться из Москвы, если это было необходимо, на два-три дня.
Так было и на этот раз. Подготовив и сдав досрочно в набор материал для очередного номера, я уехал в Донецк.
Вечерело, когда я, простившись с попутчиками, сошел в Донецке с поезда.
Встречи с городами, как и с людьми, бывают разные. Иногда знакомишься легко и быстро, и от такого знакомства остается радостное, хорошее воспоминание. Хочется новой встречи, хочется лучше узнать полюбившийся тебе город, подружиться с ним. Так было во время моих поездок в Кемерово, куда, очевидно, я теперь буду стремиться всегда, потому что с этим светлым, красивым городом на Томи связаны мои первые поиски, моя первая книга.
А как встретит меня Донецк, где прошло детство Юрия Двужильного?
От вокзала к центру еду на троллейбусе и с любопытством вглядываюсь в незнакомые мне улицы, к которым почти вплотную подступают слегка дымящиеся терриконы.
Почти весь путь троллейбуса проходит по улице Артема, которая, очевидно, прорезает весь город из конца в конец. Вот и моя остановка. Медленно иду, стараясь собраться с мыслями. Чувствую, что волнуюсь, стараюсь взять себя в руки. Понимаю, что встреча будет не совсем обычная.
И вот наконец квартира 52. Звоню. Дверь открыла Нина Михайловна. Ей около пятидесяти. Светлые, гладко зачесанные волосы. Серые спокойные глаза, тихий голос с немного рокочущим «р». Встретила гостеприимно, провела в кабинет, предложила сесть к столу и стала ждать моих вопросов. Отвечала коротко, точно, лишь то, что я спрашивал, изредка посматривая на меня спокойным и, как мне показалось, испытующим взглядом.
Раньше в своей небогатой журналистской практике мне всегда удавалось сравнительно легко установить контакт с интересующим меня человеком, и беседа обычно шла непринужденно. Все это я считал своей заслугой, а вот здесь я впервые почувствовал, что такого разговора у меня не получается…
Но может быть, я зря огорчаюсь? Ведь наша беседа, хотя и трудная, идет вот уже несколько часов, и за это время Нина Михайловна рассказала мне много интересного о Юрии, показала фотографии, дала прочесть его письма. Больше того, она разрешила фотографии и письма Юрия взять с собой в Москву при условии, что я верну их в сохранности.
До позднего вечера читал я письма, вглядывался в поблекшие от времени фотографии, перебирая в памяти все, что рассказала мне Нина Михайловна.
