Чернышев. Хорошо учится.
Шварц. Да? И его ценят? К нему хорошее отношение?
Давид. Папа, перестань!
Шварц. Почему? Почему я должен перестать? (Покачал головой.) Нет, друзья мои, когда всю жизнь ты думаешь только о том, чтобы твой сын вышел в люди, так ты имеешь право спросить — стоило тебе думать, и работать, и мучиться — или не стоило?! Пришла, как говорится, пора — собирать пожитки и кончать ярмарку. И вот я хочу знать — с пустыми руками я уезжаю или нет?! Понимаете?
Чернышев. Понимаю.
Шварц (взволнованно). Нет, товарищ Чернышев, извините, конечно, но этого вы никогда не поймете как следует! Чтобы такое понять — нужно родиться в Тульчине, на Рыбаковой балке. И, как Господа Бога, бояться околоточного надзирателя. И ходить на вокзал смотреть на дальние поезда. И прятаться от погромов. Нужно влюбиться в музыку за чужим окном и в женский смех за чужим окном. Нужно купить на базаре копилку, глиняную копилку, на которой фантазер вроде тебя написал красивую цифру — миллион! И положить в эту копилку рваный рубль! На эти деньги ты когда-нибудь будешь учить сына, если Бог позволит тебе иметь детей!.. А-а-а! (Махнул рукой.) Можно, я поцелую тебя, Давид?
Давид (грубо). У меня насморк.
Хана. Давид!
Шварц. С насморком нельзя целовать девушек! Ханочку нельзя целовать с насморком, а папу можно… Ну, ничего, ничего… Кушайте чернослив! Я, наверное, очень много говорю, но это просто потому, что я взволнован! Я почти три года не видел Давида… И я, стыдно признаться, в первый раз в жизни в Москве…
Чернышев. Нравится?
Шварц. Не знаю… Понятно — нравится… Но я еще ничего не видел, прямо с вокзала — сюда! Завтра я пойду в Третьяковскую галерею, а потом в мавзолей Ленина, а потом в Парк культуры… У меня записана вся программа! Да, а в Большой театр трудно попасть?
Хана. Трудно.
Шварц. А что, если мы попросим товарища Чернышева? Вы не сумете нам помочь, товарищ Чернышев?
Чернышев. Постараюсь.
Шварц. Большое спасибо! (Внезапно нахмурился.) Да, и потом у меня есть еще одно дело… Вы понимаете, дети мои, посадили Мейера Вольфа!
Хана. Дядю Мейера? За что?
Шварц. Деточка моя, кто это может знать? «За что» — это самый бессмысленный в жизни вопрос! (Обернулся к Чернышеву.) Понимаете, товарищ Чернышев, этот Вольф — он переплетчик, одинокий, больной человек… Ну, и мы собрались — несколько его друзей — и написали письмо на имя заместителя народного комиссара, товарища Белогуба Петра Александровича… Так нас научили… Так вот, вы не знаете — куда мне отнести это письмо?
