Он мог ясно представить себе мучительную агонию, ожидавшую Шнайдера. Тарзан думал, найдет ли майор мужество спуститься к маленькому ручейку напиться воды, пока Нума на несколько минут покинет ущелье и прячется в пещере. Он снова и снова представлял бешеную гонку к дереву, когда лев будет стремиться схватить свою жертву, поскольку неуклюжий немец, конечно же, не сможет бесшумно спуститься с дерева, не привлекая внимания Нумы.
Но даже удовольствие, которое доставляло воображение, рисуя картины последних минут жизни Шнайдера, по временам тускнело. Человек-обезьяна обнаружил, что он думает об английских солдатах, воюющих против превосходящих сил противника, а особенно о том факте, что противниками их были немцы. Мысли об этом заставляли его досадовать и злиться на себя. То, что происходило на театре военных действий, беспокоило его чуть-чуть больше, чем он считал нормальным, возможно, беспокойство ощущал Тарзан потому, что не мог забыть, что псе-тахси родился англичанином, несмотря на то, что хотел навсегда остаться обезьяной. Наконец пришло время, когда Тарзан больше не смог выносить спокойно мысли о том, что немцы убивают англичан, пока он охотится в безопасном отдалении от фронтовой линии.
Решение было принято. Тарзан направился к немецкому лагерю. Он шел наугад, без хорошо разработанного плана, но его вела мысль о том, что, будучи рядом с фронтом, он сможет найти возможность уничтожать немецкое командование, ведь охотился он достаточно умело. Тарзан хорошо себе представлял, как станет выслеживать, словно дичь, и убивать немецких офицеров. Путь его пролегал неподалеку от узкого замкнутого колодца, где им был оставлен на погибель Шнайдер. Побуждаемый естественным любопытством, человек-обезьяна заглянул в ущелье. На дереве уже никого не было. Только кости, человеческие кости валялись у ствола. Никакого признака присутствия льва тоже не наблюдалось. Подняв камень, Тарзан швырнул его вниз, тот с грохотом подкатился к самому входу в пещеру. Неожиданно в проеме появился лев. Как же он не походил на того громадного, лоснящуюся хищника, которого Тарзан заманил в ловушку две педели тому назад! Теперь это был истощенный и испуганный зверь. Шел он, шатаясь от слабости.
— Где немец? — крикнул Тарзан.— Пригодился ли он тебе для еды или оказался мешком костей, когда свалился с дерева? — Нума зарычал.— Ты выглядишь голодным, Нума,— продолжал человек-обезьяна ехидным тоном.— Ты, должно быть, съел всю траву возле своего логова, небось, и кору с дерева ободрал там, докуда тебе удалось достать. А не хотелось бы отведать еще одного немца? — и Тарзан удалился, улыбаясь.
