А лита за намы —
Як мосты, як мосты,
По якым нам бильше не ступаты…
Странно хороша была эта песня, и чудилось в ней некое колдовство, но и слух у Варахасия был отменный, и гитара его звенела томительно-вкрадчиво, да и водяные шумы на дворе вроде бы попритихли. Алексей Т. кашлянул и попросил:
— Ещё разок, пожалуйста…
Варахасий, усмехаясь, потянулся было к нему с бутылкой, но он помотал головой, накрыл свою стопку ладонью и повторил:
— Ещё разок…
И спел Варахасий ещё разок, а затем опять взялся за бутылку и взглянул на приятеля вопросительно, но Алексей Т. опять помотал головой и сказал:
— Пока не надо. Давай лучше чайком переложим.
Варахасий отложил гитару и поставил на плиту чайник. У Алексея же Т. стояли в глазах слёзы, он хрипловато прокашлялся и произнёс сдавленным голосом:
— Как это верно… «А лита за намы — як мосты, по якым нам бильше не ступаты…» И как это грустно, в сущности…
И ощутилось беспощадно, что им уже катит за пятьдесят и не вернуть больше молодой уверенности, будто всё лучшее впереди, и пути их давно уже определились до самого конца, и изменить пути эти может не их вольная воля, а разве что мировая катастрофа, а тогда уже конец всем мыслимым путям. Грустно, конечно. Но с другой стороны — было время брать, настало время отдавать…
— Нэ журысь, — ласково сказал Варахасий. — Давай я лучше тебе твою любимую спою.
И спел он любимую и ещё одну любимую, и «Кони привередливые» спел и «Подводную лодку», и спел «По смоленской дороге» и «Ваше благородие, госпожу Разлуку».
Потом они надувались крепчайшим чаем (оба признавали только крепчайший), и Алексей Т. рассказал о своих последних приключениях в отечественной литературе. Это было его сладостно-больное место, его радость и страданье, его боевой конёк, и он азартно орал:
— Какого чёрта? Всякий чиновник-недолитератор будет мне указывать, о чём надо писать, а о чём не надо! Я сам знаю в сто раз больше него, а чувствую, может быть, в миллион… Ну, думаю, погоди, сукин ты сын! И написал в ЦК, в Отдел культуры…
Варахасий слушал, подливая в чашки. Ему было интересно и несколько смешно. Когда Алексей замолчал, отдуваясь, он покачал головой и проговорил, как всегда:
— Да, брат, кипучая у тебя жизнь, ничего не скажешь.
На что Алексей Т., как всегда, проворчал:
— Я бы предпочёл, чтобы она была не такой кипучей.
Приятели помолчали. Было уже изрядно за полночь, в доме напротив не светилось ни одно окно. Ливень унялся, и небо как будто очистилось. Алексей Т. вдруг произнёс со спазмой в горле:
