Кук перешел к стойке и взобрался на стул напротив меня.
— Слушай, и все-таки, почему ты нам рассказала?
Я смотрела на свои ладони, которые обессиленно лежали на коленях. Кожа на них была светлой, а линии, кажется, очень глубокими. Я пыталась вспомнить хоть один аргумент, который вчера нашептывал мне голос, но у меня не получилось. В голове было предательски тихо и пусто. Я подняла влажное от слез лицо и посмотрела Куку прямо в глаза.
— Я не знаю, — прошептала я, выпустив наружу вместе со словами целую лавину слез. — Мне казалось, если я скажу, все станет как было. Я снова буду единственным человеком, который принимает и любит его, несмотря ни на что. Я просто хотела быть нужным другом, Кук. Почему я опять… все испортила?
Большую часть моей жизни в минуты самого глубокого отчаянья я всегда могла прийти в дом с незапертой дверью, где меня обязательно обнимали и гладили по голове, вселяя веру в лучшее и защищая от всего на свете. Сейчас это было мне нужно, как воздух, но Кук не умел обращаться с людьми с тем пониманием, которое было у Яна. Он не любил сцен и считал, что лучшая помощь расстроенному или разозленному человеку, а заодно и себе самому — просто уйти, оставив его в покое. Так он поступил и в этот раз. Сказав страшную фразу про «скоро приеду», он велел мне не грустить и вышел на улицу, отправившись навстречу какой-то неизвестной жизни, оставляя меня наедине с моим раскаяньем и жаждой искупления своих грехов.
На следующий день, стоя на раскаленном асфальте и вдыхая вокзальный воздух, я провожала взглядом большой желто-белый автобус. Он удалялся вверх по шоссе, пока не превратился в малюсенькую точку, маячившую где-то вдали между гордо раскинувшимися полями. Там, за горизонтом, которого, кажется, мне никогда не достичь, простиралась неизвестная огромная жизнь, безжалостно пожирающая любимых и нужных мне людей.
* * *
Сначала я перестала работать. Когда звонил будильник и я понимала, что нужно встать, чтобы снова отправиться в душные теплицы или покрытые холодной утренней росой поля, мое тело наливалось свинцом. Каждое утро по тридцать минут я стояла под душем, уговаривая себя постараться. Только сегодня, один день, а завтра я никуда не пойду. Затем я приходила туда, садилась около какого-нибудь куста помидоров и тоже становилась овощем. Это была не просто лень, а именно неспособность заставить себя двигаться. Терпение отца Кука, как это ни странно, кончилось раньше, чем мое, и он отправил меня в вынужденный отпуск, пообещав, что я смогу вернуться после отдыха.
