Я вылезла обратно на пирс, скинула свои вещи на доски и с ногами забралась на красный стул. Телефон молчал, он молчал и последние три дня и двадцать часов — столько времени прошло с момента гибели Атома. Я превратилась в раба этого аппарата — каждое мгновение мне казалось, что он звонит, я засыпала и просыпалась с тягучим ожиданием. Это должно произойти. Я знаю, Яну нужен друг, близкий и преданный. Нужна я. Ему осталось только признать это, набрав номер и сказав несколько слов, любых слов. И в тот же момент, в любое время дня и ночи я к нему приду. Я готова слушать его мысли, говорить, быть сильной или плакать. Я готова на все, что нужно, только позови, позови же меня. Но телефон молчал.
Следующие два дня работы оказались ещё тяжелее, чем предыдущие. В любую погоду я притаскивалась к стройным рядам теплиц, входила в одну их них, садилась на землю рядом с кустом помидоров и прикидывалась одним их них. Тело наливалось свинцом, мозг, словно конвейер, выдавал все новые и новые сценарии, один страшнее другого, попутно отлавливая иногда случайно всплывающие поблизости чьи-нибудь воспоминания о покойном дедушке или хомячке. Все время хотелось спать, хотя едва ли не каждый день я засыпала в десять вечера и просыпалась в девять утра, совершенно не понимая, зачем вообще это нужно. Голова, словно распираемая изнутри накопившимся ужасом, утром и вечером начинала неистово болеть. Голос был со мной, и он все чаще предавался воспоминаниям. В самый неожиданный момент шёпот, долетавший до меня сквозь время, раздавался над самым ухом. Мысли, от которых я так небрежно отмахивалась при жизни Алисы, её чувства, которые я не захотела понять, теперь возвращались ко мне, словно не сумев найти успокоения вместе со своей хозяйкой. И я начала замечать, что в этих мыслях узнаю свои собственные. Точно такая же боль, которую чувствовала она, страх, ощущение бесполезности и ненужности свили прочные гнезда в моем сердце.
А телефон по-прежнему не звонил. Я перестала выходить в город. Стоило мне оказаться в толпе людей, как они тут же слово специально начинали пихать мне в голову свои мысли об этой аварии, обдумывая сплетни, которыми наполнился наш городок. Каждый день по дороге на работу или на пирс — больше я практически нигде не бывала — я проезжала пастбище, принадлежавшее Яну. Разглядывала пасущихся лошадей, которые трясли гривами прямо как Атом перед прогулками, и высматривала их хозяина. Но его не было, ни на пастбище, ни на огородах, ни в городе, ни на пирсе. Нигде. К телефону он не походил и я, сводимая с ума всепоглощающим неведеньем, наконец решилась на то, что казалось разумным и правильным.
