— Я должна была сказать, что люблю её и хочу, чтобы она осталась жить. Я должна была так сказать, потому что это правда, — слова вырывались из меня сквозь рыдания, как в припадке сумасшествия я повторяла их снова и снова. Мне казалось, если продолжать говорить, то эта страшная реальность исчезнет. Иначе потолок моей комнаты вот-вот обрушится и похоронит меня под обломками глубочайшего раскаяния.
Ян гладил меня по спине, он не соглашался и не спорил. Исходившие от него запахи табака, меда и конюшни больно впивались мне в мозг, словно наказывая за то, что я могу их ощущать.
— Что именно ты чувствуешь? — спросил он, когда я подняла опухшие затуманенные глаза. Мне потребовалось очень много времени, чтобы подобрать всего два слова.
— Вину и отчаянье.
— Вину и отчаянье, — пробормотал он и достал из кармана что-то маленькое. — Что из этого тебе бы больше хотелось убрать?
— Вину. Но её я должна чувствовать, я хочу её чувствовать. Потому что…
Ян разжал кулак и показал мне маленького щенка из темно-желтого стекла, который сидел, подняв морду. Он взял мою ладонь.
— Тогда вину оставим. Я дам тебе эту собачку, и отчаянье пройдет. Наверное. Ну, я не уверен, что получится.
Я знала, что ощущаешь, когда Ян изменяет твое чувство. Но таким способом он не делал этого ещё никогда. Я сильнее раскрыла ладонь. Ян очень осторожно, затаив дыхание, поставил фигурку, я обвила её пальцами, и он коснулся моей руки. И, могу поклясться, будто сама природа дотронулась до моего сердца — спустя всего миг боль начала уходить. Она не пропала моментально, будто бы растворившись, но пережитое отчаянье отступало и оставляло след, как волна оставляет мокрый песок. Плакать больше не хотелось, мелкая дрожь и жар спадали, а истерично бившееся в груди сердце начало ровно и размеренно отстукивать свой ритм. В голове гулял легкий холодок, обдувая то, что осталось — чувство громадной и осознанной вины.
— Получилось, — не сумев скрыть удивления сказала я, — как ты… это сумел? Что мне теперь делать с этой штукой?
Щенок у меня на ладони, обычная стекляшка, начал издавать легкое, едва уловимое свечение. Будто бы у него внутри заперли малюсенький фонарик. Ян взял его и поднес к своим темно-карим глазам, пытаясь увидеть источник этого света.
— Как бы это сказать-то… Раньше, чтобы изменить чью-то эмоцию, мне нужно было понять её, а затем дотронуться до человека и как бы втянуть её в себя. А чтобы дать эмоцию, наоборот, вызвать в себе и вселить в другого человека, чтобы она прижилась. А когда мы сделали в школе этих малышек, я подумал — что, если использовать их как посредников? Эмоция или чувство похоже на поток энергии, и, если направить его не в себя, а в другое место, мне будет необязательно все время переживать эмоции других людей. Не знаю точно, как это работает… — спохватившись, он посмотрел на меня, — прости, лучше обсудим это в другой раз.
