* * *
До конца августа оставалось всего две недели, лето тоже готовилось меня покинуть. Холодные грязевые капли разлетались прямо из-под колес велосипеда и оставались на моих лодыжках, тут же смываемые дождевыми потоками. Я на всех парах неслась сквозь водную стену по родному для меня пути. Показался невысокий деревянный забор. Дом стоял на небольшом холме, дорогу размыло, так что я бросила велосипед прямо у ограды и бегом пересекла участок.
За по обыкновению открытой дверью было темно и тепло, а главное — сухо. На перилах лестницы меня ждало полотенце, ни наверху, ни в гостиной и кухне свет не горел. Я толкнула дверь в маленький кабинет. Ян развалился в кресле, он закинул ноги в красных шерстяных носках на письменный стол и сосредоточенно грыз кончик карандаша, глядя в какие-то листы. Пахло сушеным табаком, медом и древесиной, которая трещала в камине.
— О, привет, — он посмотрел на меня, опустив свои листы, — так и думал, что ты вымокнешь.
— Я ехала на велосипеде и нас с ним чуть не смыло. У тебя много работы? — я бросила рюкзак и полотенце на пол у двери, забралась под плед в одно из двух глубоких бардовых кресел, стоявших поближе к камину, и вытянула замерзшие ладони.
— Да, лето кончается, заказы растут, мне нужно больше рук. Я вот думаю, где их взять… и деньги на них заодно. Скоро что-нибудь придумаю, и мы можем поужинать или попить чаю.
Он снова принялся считать, а я молча смотрела на огонь, страстно желая насладиться минутами уюта и покоя, отключив каждую мысль в голове. На каминной полке, среди фотографий и бесчисленных стеклянных фигурок, я заметила изящный флакон женских духов.
— Где Амелия?
— В городе, у них в кафе какие-то проблемы.
— Она здесь ночевала? — я постаралась задать этот вопрос как можно спокойнее, и от моего голоса стены едва не покрылись льдом.
— Да, она уехала утром, — Ян ответил не сразу и с осторожностью. — А что такое?
— Ничего. Просто.
Я пыталась уговорить себя не злиться, но эта женщина меня бесила. Причем меня злили не её внешность, репутация, скандальный и капризный характер, и даже не отношение Яна к ней. Меня сводил с ума сам факт её существования. Она, неспособная оценить уют и великую значимость этого дома, ходила по нему изнеженными белыми ножками, трогала тут все наманикюренными пальчиками и трясла в спальне Яна своим белокурым конским хвостом. Пока я проводила часы в невыносимом тягостном одиночестве, слушая замогильный голос, пока чувствовала, как чудовища в моей голове откусывают куски от моего больного мозга, и отчаянно пыталась спастись от осознания бесполезности собственной жизни. В эти самые минуты мой близкий друг обнимал человека, который, по моему глубокому убеждению, был не в состоянии кого-то полюбить. Ничто не мешало ему наслаждаться жизнью во всей многогранности — с Амелией, всеми этими стекляшками, лошадьми и морковками, с собственноручно выращенным табаком и бесконечными страницами фантастических книг. Ни одно его чувство не было похоже на моё, и его мир не обрушится, если я уйду.
