Однако он оказался толковым учеником, веселым, любознательным и прилежным. Он по-детски радовался, когда понимал меня и когда я его хвалил. Что до моих ощущений, то теперь мне жилось гораздо легче и приятнее, и, если бы не постоянная угроза вторжения воинственных дикарей, я согласился бы до конца своих дней остаться с Пятницей на этом острове…
Когда мы немного сжились и привыкли друг к другу, я подумал, что неплохо бы окончательно отучить Пятницу от людоедских привычек. Кормил я его в основном молочной пищей и хлебом; теперь же я посчитал, что настало время моему дикарю поменять свои кулинарные пристрастия и отведать обычного мяса.
Дня через три после того как мы обосновались в нашей крепости, я взял Пятницу с собой на прогулку. У меня был план привести козленка из дальнего загона и приготовить мясное блюдо, чтобы дать его отведать индейцу. Но еще на полпути к лесу мы заметили невдалеке небольшое стадо диких коз. «Стой на месте!» – шепнул я парню, затем вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Один козленок упал, остальное стадо врассыпную бросилось прочь.
После того как прогремел выстрел, Пятница замер, недоуменно уставившись на убитое животное. Не в силах взять в толк, что произошло, он принялся ощупывать себя, полагая, что и его могло ранить. Пришлось успокоить беднягу и объяснить, что я не собирался причинять ему вреда; улыбаясь, я показал ему на неподвижно лежащего козленка и велел забрать тушу и нести ее за мной. Пока он выполнял мое поручение, я снова перезарядил ружье.
В лесу, куда мы вскоре вошли, я увидел сидящую на ветке птицу, похожую на ястреба. С целью преподать Пятнице еще один урок, я подозвал его к себе, указал на птицу, затем на ружье в моих руках и на землю под деревом, куда птица должна была упасть после выстрела. Вслед за этим я вскинул ружье, выстрелил, и добыча камнем рухнула вниз. Мой дикарь и на этот раз вздрогнул, но не испугался. Пятница поднял птицу, осмотрел рану, а затем внимательно исследовал ствол ружья. Он уже не удивлялся тому, что произошло, так как сразу понял связь выстрела и смертельной раны, однако я никак не мог втолковать ошеломленному Пятнице, что именно заставляет ружье исторгать грозный огонь и грохот. Ведь он не видел, как и чем я заряжаю оружие, и решил, что внутри предмета, с которым я никогда не расстаюсь, обитает волшебное живое существо.
Поняв это, он выразил полное изумление и пустился плясать вокруг ружья, выражая ему свое преклонение, да так бурно, что мне ничего не оставалось, как схватить Пятницу за плечо и немного встряхнуть, чтобы привести в чувство. Дай ему волю, он бы соорудил на этом месте алтарь. Дома я подсмотрел, как мой приятель почтительно беседует с оружием, не смея к нему даже приблизиться, а не то чтобы прикоснуться. Это была, как я догадался, молитвенная просьба, обращенная к духу ружья: не убивать его…
