– Как ты это говоришь! Эта молодая женщина великолепна.
– Действительно великолепна. У нее бриллианты…
– Бесподобные! Но головка!
– Бриллиантовая диадема непомерной цены.
– А шея?
– Ожерелье баснословно дорогое.
– Рука прелестная.
– Особенно с массивными золотыми браслетами.
– Грудь – очарование.
– И аграф из редких дорогих жемчужин.
– Эта герцогиня просто царица красоты.
– На ней было больше чем на два миллиона.
При этих словах Фоконьяк взглянул на своего друга.
– Ты говоришь только о драгоценных камнях! – сказал он.
– Не интересный ли это предмет разговора?
– Эта женщина стоит того, чтобы заняться ею.
– И ее бриллиантами.
Фоконьяк бросил удивленный взгляд на Кадруса и спросил его:
– Уж ты не думаешь ли…
– Именно! – ответил молодой человек.
Фоконьяк хотел продолжить расспросы.
– Довольно! – сказал кавалер. – Сегодня вечером мы будем в гроте.
И они отправились в лес.
Тотчас после своего замужества принцесса Полина захотела устроить себе дом и поместилась в замке Бельфонтен. Этот замок виднеется по дороге из Фонтенбло в Вальвен.
Под предлогом нездоровья несколько дней после бала она не являлась ко двору. Но в один вечер курьер принес ей письмо от императрицы.
«Милочка моя! – писала Жозефина. – Его величество приказал мне уведомить вас, что мы завтра едем в Париж принимать короля баварского. В Тюильри будут большой обед и бал. Нам нужна наша жемчужина, чтобы ослепить короля.
Кстати о жемчуге. Кажется, его величество приготовляет вам сюрприз поистине императорский, и я думаю, что вы воспользуетесь этим случаем, чтобы показать двору великолепные драгоценности вашей брачной корзинки.
Мы едем завтра рано утром. Я хочу непременно сегодня поцеловать ваш прекрасный лоб. Вечером вы поиграете со мной в карты, а завтра поможете мне развлечь скуку путешествия».
После такого любезного приглашения невозможно было колебаться ни одной минуты. Молодая герцогиня, как принцесса крови, имела комнаты во всех императорских резиденциях. В Фонтенбло она занимала комнаты, выходившие в сад Дианы, так что у нее был цветник и тенистые аллеи для нее одной, когда она желала; это было уединение среди толпы придворных. Уединение это могли нарушать только император или императрица, которые из своих комнат, находившихся над ее комнатами, могли по внутренней лестнице, еще существующей и теперь, спускаться к ней. По той же самой дороге она могла входить к их величествам без доклада… как родственница… как друг.
