– Как зовут тебя, друг? – спросил квакер.
– Ник Уинфлз, к вашим услугам, – отвечал охотник.
– Так я посоветую тебе, друг Ник, получше воспитывать свою собаку, – заметил квакер внушительно.
– А ты, друг квакер, лучше скажи мне, как тебя зовут.
– Мое имя, Ник, такое имя, которого я не стыжусь. Это имя носили многие поколения с большой честью и выгодой для себя. Авраам – вот имя, о котором можно говорить с почетом везде, где известна секта Друзей, хотя, надеюсь, – проговорил он немного в нос, – это не будет служить мне поводом для неблаговидной гордости.
– И великий же вышел бы для меня соблазн, если бы так случилось, – возразил Ник, удачно подражая квакеру.
– Не придавай своему голосу насмешливого выражения, потому что насмешки нечестивца падают на его главу, как туман, поднимающийся к небу, ниспадет на землю в виде дождя.
Авраам Гэмет положил руки на живот, полузакрыл глаза, вытянул лицо и медленно, что было силы, вздохнул:
– О-о-ох-ох-х-хо!
Кенет посмотрел на квакера с улыбкой, тогда как Ник, покосившись на него с шутовским выражением лица, вторил ему в том же тоне: «О-о-ох-о-о-о!»
– На мой взгляд, милостивый государь, у вас в желудке, должно быть, сделались судороги. Не облегчит ли ваше состояние глоток согревающего средства? – предложил траппер.
– Ник Уинфлз, ты говоришь как человек, стремящийся за суетой мира сего. Знай же, что виски – предмет одинаково противный как моему небу, так и моим убеждениям! – возразил Гэмет сурово.
– Но когда бедное тленное существо ослабевает, как вы, например, тогда не остается лучшего средства, – настаивал Ник, сунув бутылку в руку квакера.
– Если ты так настойчиво предлагаешь, то мне остается только омочить свои губы этим нечестивым напитком, но предупреждаю тебя, не во мне ты найдешь существо, предающееся обжорству и плотским излишествам, как то бывает с другими.
Авраам Гэмет важно откинул голову так, что нос его устремился к зениту, и приложил горлышко бутылки ко рту; он держал ее в таком положении с таким величественным и благоговейным постоянством, что Ник не на шутку перепугался за ошибочное направление, по которому потек его напиток. Он перестал поворачивать вертел с жареной дичью и, опустившись перед незнакомцем на колени, разинул рот, растопырил руки и смотрел на него до тех пор, пока тот, осушив флягу до дна, не передал пустой сосуд ему в руки, говоря:
– Это действительно горько, как воды Мары[7], и прожгло меня насквозь, как адский огонь. О-о-ох-ох-о-о!
