Затем она бросилась в чащу. Солдаты последовали за нею.
В самой густой чаще, на краю одной из тех круглых крохотных лужаек, которые образуются в лесах от угольных печей, сжигающих корни деревьев, и которые похожи на круглые беседки, сидела на мху в углублении, заваленном ветками и похожем на альков, женщина, кормившая грудью ребенка, между тем как на коленях ее лежали две белокурые головки двух других спящих детей. Это и была засада.
– Эй вы, что вы тут делаете? – окликнула ее маркитантка.
Женщина подняла голову.
– Что вы, с ума сошли? – продолжала маркитантка, сердитым голосом. – Ведь еще одна секунда – и вас бы подстрелили.
И затем, обращаясь к солдатам, маркитантка прибавила:
– Это женщина.
– Сами видим что женщина, черт побери! – пробормотал один гренадер.
– Что за фантазия забираться в лес, чтобы быть убитой! – продолжала маркитантка. – Ведь придет же в голову этакая глупость!
Женщина, изумленная, растерянная, как бы окаменевшая, озиралась по сторонам, как спросонок, переводя глаза то на ружья, то на сабли, то на штыки, то на сердитые лица солдат. Спавшие на коленях ее дети проснулись и закричали.
– Я есть хочу! – вопил один.
– Я боюсь! – ревел другой.
Только грудной ребенок продолжал спокойно сосать грудь.
– В своем ли ты уме? – продолжала, обращаясь к женщине, маркитантка.
Но женщина от испуга не могла произнести ни слова. Наконец сержант крикнул ей:
– Не бойтесь! Мы – солдаты республики.
Женщина задрожала всем телом. Она взглянула на сержанта. Лицо у того, все обросшее волосами, из-под которых, как два уголька, светились два глаза, не имело в себе ничего особенно успокоительного.
– Да, да, это батальон Красной Шапки, бывший Красного Креста, – подтвердила маркитантка.
– Ты кто такая будешь, сударыня? – продолжал сержант.
Но женщина только испуганно таращила на него глаза. Она была молода, бледна, худощава и одета в рубище; вместо всякой одежды на ней накинуто было старое шерстяное одеяло, завязанное около шеи бечевкой, а на голове у нее был надет неуклюжий капор бретонских крестьянок. Она выставляла напоказ свою обнаженную грудь с равнодушием самки. Ее босые ноги были все в крови.
– Это, должно быть, нищенка, – проговорил сержант.
– Как вас звать? – спросила маркитантка более мягким голосом.
– Мишель Флешар, – пробормотала женщина, запинаясь и едва слышно.
Маркитантка, приблизившись к ней, стала гладить своей большой и грубой рукой голову грудного ребенка.
– Сколько ему месяцев? – спросила она.
