Речь его была темна и сбивчива, но на Федосью Прокофьевну она действовала неотразимо.
– Киприанушка, – робко сказала она, – али знаменье было?
– Знаменье? Буде оно, буде! Распалится гневом Господь, пошлет мор, голод, проказу любую. Слышь, как вопят окаянные? – И он стал прислушиваться, но кругом было тихо.
– Истинно, – заговорила боярыня, – великое поношение терпим!.. Киприанушка, не слыхал чего про попа Аввакума?
Юродивый поднял руки кверху.
– Грядет! На Москву буде страстотерпец наш.
– Когда?
– Сверзнется с трона своего Божий хулитель! Аки червь в пыли крутиться станет!
– Про кого говоришь?
– Про антихриста! Молись, мати, о наших душеньках! – И юродивый, резко повернувшись, быстро ушел из покоя, куда вход ему был во всякое время невозбранен.
Боярыня долго смотрела на дверь, за которой он скрылся, и старалась проникнуть в смысл его речей, наполнивших сердце ее и надеждой, и страхом.
Ах, если бы сбылось и вернулся из ссылки ее духовник, ее пламенный Аввакум!
– Бедненький! – и душа ее умилилась. – Страстотерпец миленький! Бьют тебя, заушают[11], поносят. Терпишь ты и голод, и холод в Сибири лютой. Слышь, там и солнышко не светит, и кругом погань…
– Матушка боярыня, – сказала, входя, пожилая женщина, – Иванушка свет проснулся!
– Проснулся, соколик! – с умилением произнесла Морозова. – Иду к нему. Помолюсь с ним, ангелочком!
Лицо боярыни осветилось материнской любовью, и она пошла к своему сыну, шестилетнему Иваше.
А юродивый Киприан шел по городу, махая палкой, и вопил:
– Радейте, бедненькие, радейте, миленькие, близок час расплаты за окаянство Никоново!
– Что он говорит? – шептали в толпе, идущей за ним.
– Слышь, Никона клянет! – отвечала старуха какому-то приказному.
Юродивый услыхал ее фразу и воскликнул:
– Истинно кляну! Что видим? Имя сыну Божьему переменили! Печатают ныне с буквой ненадобной?! Это ль не окаянство? Гляди, в государевом имени сделай описку, того казнить, а дерзают нарушать имя Божие? Антихристовы исчадья. Окаянные!.. А звоны? И те переменили! К пенью звонят дрянью, будто всполох бьют… Пожди, будет им ужо, как Господь разгневается!
– Ты опять здесь народ мутишь? О чем болтаешь? – вдруг закричали два человека с палками, внезапно пробившись через толпу к юродивому. Это были патриаршие приставы.
Юродивый радостно протянул им руки.
– Миленькие, вяжите! – заговорил он. – Ввергните в тюрьму, в яму злую, да приму поношения во славу Господа!
Приставы рады были такой добыче, но толпа оттеснила их, и послышался кругом глухой ропот.
