– Одначе, что же это Мирон-то наш? Потрем? – предложил Федька, и они дружно стали встряхивать своего товарища, бить по спине, тереть ему уши и дуть в лицо.
От такой встряски очнулся бы и мертвый, и Мирон скоро пришел в себя, вырвался из их рук, сел и бессмысленно огляделся.
– Мирошка! Атаман! Кистень! – восторженно воскликнул Семен. – Ожил, родитель!
– Чего зенки-то ворочаешь, – усмехнулся Федор, – вызволили небось!
Одним прыжком Мирон вскочил на ноги.
– На свободе? – воскликнул он, радостно озираясь. – Ой ли! Ты, Неустрой! И ты, Шаленый! родные мои! – Он крепко с ними поцеловался. Потом передохнул и заговорил:
– Я не чаял выбраться! ни-ни! Пока деньги были, от пытки откупался, послал вам весточку, да думаю: где уж! А вскорости на кобылку лезть. Так и решил: прощай мое правое ухо! Ан и вы, мои золотые!
– Стой, атаман, прежде всего выпить да поснедать что-нибудь надо, – сказал Семен, – чай, отощал с монастырской еды!
– Верно, что отощал, – засмеялся Мирон, – во как! Там, милые, корочками кормят, да и то не всяк день.
– Ну, так идем!
– А куда?
– Да к тому же Сычу. Он, чай, ждет не дождется дружка.
– И то! – засмеялся Мирон. – Я ему во сколько добра таскал. С меня жить пошел.
Они дружно двинулись по дороге, спустились к самой Москве-реке и пошли ее берегом, пробираясь к Козьему болоту, супротив которого находилась рапата Сыча.
– А много дали, братцы, выкупа? – спросил по дороге Мирон.
– Пять Тимошке да его щенку полтину! – ответил Федька.
– Что брешешь, – перебил его Семен, – пятнадцать!
– Пес брешет, – серьезным тоном сказал Федька, – нешто я, как ты, умен? Я ему пять ефимков дал, а тому щенку десять оловяшек всунул! Я не ты! – с укором прибавил он по адресу Семена.
– Ой, ловко! Ой, молодец! Ну и ну! – весело расхохотавшись, проговорил Мирон. – То-то избеленится Тимошка!
– Всыплет своему щенку! Попомнит нас!
– А коли ему попадемся… – задумчиво заметил Семен.
– Да, братцы, теперь берегись! – окончил Мирон, и они пошли в рапату. Это был тайный притон разврата. Здесь пили вино, играли в зернь и в карты, и раскрашенные женщины, с зачерненными зубами, подходили к гостям, садились к ним на колени и уговаривали пить.
В эту ночь по всей Москве шел великий разгул. Наутро царское войско выступало походом на поляков, и стрельцы, солдаты, рейтары пили из последнего, прогуливая свою ночь.
Хозяин рапаты Сыч, с седыми клочками волос на голове, с черной дырой вместо глаза и перешибленной ногой, бегал, хромая, по всей хоромине, стараясь угодить каждому, и едва успевал черпать из бочки крепкую водку.
