. Такое сравнение показало, что автор «Круга Земного» пересказывал свой письменный источник отнюдь не дословно. Пересказывая ту или иную сцену, он присочинял конкретный фон, уточнял время и место действия, а также погодные условия, перерабатывал диалог в направлении большей содержательности и драматичности, присочинял монологи, углубляющие историческую перспективу или характеризующие персонажей (такие монологи — черта, вообще характерная для «Круга Земного»), вводил бытовые детали и т. д.
Таким образом, основное отличие праистории от истории не в том, что первая менее правдива, чем вторая. Ведь праисторик так же принимал свое произведение за правду, как в наше время историк принимает за правду свое произведение! То, что многое в праистории — художественный вымысел, стало заметным только с развитием исторической науки. Но, вероятно, историки будущего обнаружат, что и в исторических исследованиях нашего времени многое неверно, т. е. вымысел (но художественный ли?). Отличие праистории от истории заключается скорее в том, что первая тем лучше, т. е. тем в большей мере выполняет свою задачу — воссоздание прошлого как живой и полнокровной действительности, чем больше в ней творческий вклад автора, между тем вторая, наоборот, тем лучше, т. е. тем больше заслуживает доверия, чем меньше в ней творческий вклад автора.
Вместе с тем неверным было бы утверждение, что история в принципе объективнее праистории. Вернее было бы скорее обратное утверждение. В исследованиях «Круга Земного немало места занимали попытки определить политическую концепцию его автора. Характерно, однако, что единства взглядов в этом вопросе, как правило, не удавалось достигнуть. Оказывалось, что в «Круге Земном» можно обнаружить выражения не только разных, но и противоположных политических концепций. В одной из недавних работ, посвященных этому вопросу, утверждается даже, что автор «Круга Земного» сознательно и последовательно проводит две противоположные политические концепции (роялистскую и антироялистскую) с целью «медиации» между ними[46].
Гораздо более вероятно, однако, что идеологические противоречия, в которых повинен автор «Круга Земного», объясняются просто его наивностью как праисторика. В противоположность тому, что обычно хорошо умеют историки, автор «Круга Земного» просто не умел замалчивать факты, противоречащие его взглядам, или соответствующим образом манипулировать ими. В этом отношении особенно характерно его отношение к христианству. В «Круге Земном» есть немало прямых высказываний его автора, где прославляется христианство и осуждается язычество, и нет никаких оснований сомневаться в том, что в этих высказываниях выражаются взгляды автора. В то же время, однако, то, что рассказывается в «Круге Земном» о христианизации Норвегии и христианстве как государственной идеологии (а рассказ этот занимает в «Круге Земном» большое место), как будто имеет целью вызвать у читателя глубочайшее отвращение к христианству и к государственной идеологии вообще. На самом деле это, конечно, просто наивная объективность праисторика. Впрочем, объективность в рассказе «Круга Земного» о государственной идеологии и методах ее насаждения, вероятно, связана и с тем, что автор «Круга Земного» был исландцем, т. е. жителем страны, где в то время не было государственной власти.
