Жадными глотками он моментально осушил её.
— Я принесла поесть. Вот возьми. Здесь суп и хлеб.
Джон с аппетитом накинулся на еду. Ему показалось, что он не ел сто лет. Сильнейший голод в один миг при упоминании о пище сковал его желудок, мышцы и мозг. Как только блаженная тёплая жижа полилась внутрь, Джон довольно облизнулся, а желудок издал радостное урчание. Анна опять звонко рассмеялась.
— Какой ты забавный, — сквозь смех сказала она.
— Чем же это? — сердито спросил Джон.
— Ты такой необычный и странный. Кто ты такой? Как ты сюда попал?
— Меня зовут Джон Олдсен, и я не знаю, как попал сюда, — ответил он с набитым ртом.
При упоминании имени Анна вся напряглась и встала со стула.
— Как тебя зовут, говоришь? — смесь испуга и удивления прозвучала в её голосе.
— Джон Олдсен, — совсем не стесняясь, он доедал вторую миску супа.
— Джон Олдсен, — Анна очень тихо повторила его имя.
— Да. Да. Он самый. А теперь скажи где это я, детка?
В его животе булькала тёплая еда, тело согревала одежда, а рядом находилась приятная девушка. Всё складывалось очень хорошо, и Джон улыбнулся ощущению блаженства. Анна подошла к большому шкафу и сняла с полки довольно толстый и большой альбом. Она открыла его, поднеся неугомонную свечу поближе, и с первой страницы на Анну смотрел Джон! Заголовок вырезки из газеты гласил: «Самый молодой сенатор страны». На следующей странице ещё одна пожелтевшая вырезка и ещё один снимок Джона, где он был уже постарше лет на тридцать. Подпись над фото больно резануло душу девушки: «Он уничтожил мир».
— Что ты там нашла, детка? — Джон уже окончательно пришёл в себя и стал вести себя как обычно нагло и самоуверенно. — Иди ко мне. Я кое-что тебе покажу, — он постучал ладонью по кровати возле себя.
Анна не замечала ни его слов, ни его действий. Девушка со слезами на глазах смотрела на старые вырезки из газет, заботливо кем-то уложенные в фотоальбом.
— Этого не может быть, — тихо сказала она.
— Конечно может! Иди ко мне, и я отблагодарю тебя. Вы классно всё устроили. Отличное шоу. Иди сюда, и я тебя вознесу на вершину моего блаженства, — наглый тон и улыбка на лице Джона вывели Анну из себя.
— Ты что ещё не понял где ты? — накинулась она на него. — Тебе ли здесь быть!
— А что не так-то? — Джон пожал плечами. — Детка, если хочешь поиграть и поупрямиться, то я согласен. Я очень люблю играть.
— Ты доигрался уже, Джон Олдсен! Какой сейчас год как ты думаешь?
— Две тысячи пятнадцатый. Год моего триумфа, — Джон встал с кровати и стал снимать с себя рубашку.
