– Тяпоголов[74], гляди, Юмашку кончил!
Скользнули по льду сапоги. Разин не успел защититься от хлесткого удара кистенем – удар потряс все его тело.
Река с ларями, с пестрой толпой, рыжей стеной Кремля, с пятнами золоченых кокошников на церквах закружилась и позеленела, только где-то далеко прыгали огоньки не то крестов на солнце, не то зажженных свечей. В ушах длительно зашумело…
9
В верхние окна пытошной башни веет сухим снегом. Огонь факелов мотается – по мутной белой стене прерывисто мечется тень человека, вздернутого на дыбу. Рубаха сорвана с плеч, серый кафтан лежит перед столом на полу. Поднятый на дыбу скрипит зубами, изредка стонет. Колокольный звон закинуло в башню ветром. Киврин за столом, крестясь, сказал:
– Всеношна отошла, должно, по ком церковном панафиду поют? Звонец у Ивана нынче худой, ишь, жидко брякает!
У дверей на скамьях, как всегда, два дьяка: один в синем, другой в красном кафтане. Дьяк в красном ответил:
– То, боярин, в Архангельском соборе звон!
– То-то звон жидкой! Ну, Иваныч, с богом приступим!
– Приступим, боярин, – ответил подручный дворянин.
– Заплечный, бей! Дьяки, пиши!
Ж-жа-х! – хлестнул кнут, еще и еще.
– Полно! Пять ударов, – счел дьяк.
Из-за стола мертвый голос Киврина спросил:
– Замышлял ли ты, вор, Иван Разя, противу воеводы Юрия Олексиевича Долгорукова? А коли замышлял противу посланного в войну государем-царем полководца, то и противу великого государя замышлял ли?
– Противу всех утеснителей казацкой вольности, противу воевод, бояр, голов и приказных замышлял! – прерывающимся голосом, но твердо ответил с дыбы бородатый курчавый казак.
– Пишите, дьяки! Сносился ли ты, вор, со псковским стрельцом Иевкой Козой и протчими ворами, кто чернил имя государя, великого князя всея Русии, и лаял похабными словами свейскую величество королеву?
– Жалость многая берет меня, что не ведал того, не мог к тому доспеть, – сносился бы…
– И еще что молышь?
– Сносился бы со всеми, кто встал за голодный народ противу обидчиков, что сидят на Руси худче злых татар. Пошел бы с теми, кто идет на бояр И воевод-утеснителей…
– Прибавь, заплечный, кнута вору – пущай все скажет!
Ж-жа-а! – желтая спина битого все больше багровеет.
– Полно! Всего сочтено двадцать боев, – говорит дьяк.
Мертвый голос из-за стола:
– Кого еще, вор, назовешь пособником бунта, заводчиком?.. Не сносился ли с шарпальниками, что пришли со Пскова и на реке Луге, под Ивангородом, громили судно аглицкого посла? А еще скажи тех, кто живет в дьявольском злоумышлении противу великого государя.
