– Родовой. Узнал, боярин. Ну, Пафнутий Васильич, за царское здравие!
Князь встал с чашей в руках, встал и старик – волчьи глаза спокойно глядели в лицо князя.
– За государя-царя и великого князя Олексея Михайловича, князь, пью!
Выпив, оба перевернули пустые чаши себе на голову.
– Пью за царицу, боярин!
– За царицу и великую княгиню Марию Ильинишну! Боюсь, князь Юрий, не упомнит старая голова, что хочу довести тебе и от тебя послушать.
– Доведешь! За царицу пью, боярин.
– За ее здравие, князь Юрий!
– Надо бы за род государев, но боюсь огрузить. Сядем-ка, Пафнутий Васильевич.
– Сядем, князь Юрий, и вот уже хмелен я!
– Зазвал я, боярин, на вечерку не спуста… Ивашка Квашнин много ропщет на тебя, Васильич… Он подбивает изветами в том же Морозова… Морозов – сказывать нече – свой у государя, и Морозову, тоже ведаешь ты, дана воля от царя вершить делы разны…
– Того дознался я, князь Юрий; едина не познал: пошто Ивашке Квашнину пало в голову на меня грызтись?
– Неведомо тебе, боярин? Я ведаю…
– Слушаю, князь.
– Сказывает Ивашка, что ты, боярин, якобы сыскных дел людей у него, кто пригоднее, переметываешь и во все делы сыскные вступаешь.
– Ну, не охул ли то, князь Юрий? Куды я лезу? Мои людишки – настрого опознано – не зовутся сыскных дел приказу… Зову я их истцами… Истец – слово всем ведомое, и по слову тому – делы, а тако: вязнут мои людишки как истцы с тяжбой – татиные мелкие порухи ведают, явки подают воеводам где случится, сами николи не вершат… Квашнина люди ведают много «слово государево», и платьишко на людях показует их власть. Квашнина люди в кафтанах стрелецких цветов: будто Яковлева головы приказу – в червчатых, иные в голубых – приказу будто те Петра Лопухина, и шапки стрелецкие, едино что без бердыша… На моих – скуфьи шапки, на плечах сукманы сермяжные, домашняя рядина и протчая ветошь мужичья.
– В то не вникаю я, боярин, но упреждаю: хочет тебя Морозов охаять перед государем. Охулка пойдет с того, что-де «грамота Киврина многую лжу имеет»! В отъезде грамота писана тобой, а какая, того не пытал я.
– Вот спасибо, князь Юрий! Грамота не иная, как та, что писана мной с Дона о шарпальниках. Вот уж свой ты мне, князь Юрий! Свой, близкой…
– И ты, боярин Пафнутий, мне свой!
– И еще спасибо, князь Юрий Олексиевич…
– Русь, Васильич, оба мы любим!
– Ой, уж что говорить! Любим, князь Юрий, и хотим роду царскому благоденствия и служим мы с тобой, Юрий Олексиевич, не для-ради чинов, посулов и жалованьишка, – ведь я стар и един, на што мне диаманты
