– Косподин каптень! твой не тольшна каварить преште млатший официр! – воскликнул Кравгоф. – Косподин млатший прапоршик, што твой тумает?
– Тотчас же идти ко дворцу и драться!
– Траться? Гм! Косподины все прошие прапоршик, што ви тумает?
– Драться! – отвечали в один голос прапорщики.
– А косподины потпорушики и порушики?
– Драться!
– А где ешо три каптень? Зашем вишу отин?
– Двое захворали, а один, как известно, в отпуске, – отвечал Лыков.
– А зашем нет рапорт о их полеснь?
– Есть, господин полковник! Я вчера подал, – сказал ротный писарь.
– Карашо!.. Ну а косподин Ликов, што твой тумает?
– Я думаю, что надобно дать время бунтовщикам войти в Кремль, окружить дворец и сделать, что им заблагорассудится, а потом идти не торопясь ко дворцу, взглянуть, что они сделали, и разойтись по домам.
– Твой смеет шутить, косподин каптень! Твой смеет смеялься! – закричал Кравгоф, вскочив со своего места. – Я твой велю сатить на арест.
– За что, господин полковник? Меня спрашивают: что я думаю? я должен отвечать.
– Твой кавариль сперва траться!
– Я и теперь скажу, что без драки дело не обойдется и что надобно бежать ко дворцу, не теряя ни минуты.
– Мальши, каптень! Мой снает не хуше твой поряток. Косподин майор, што твой тумает?
– Я думаю, что тут нечего долго думать, а должно действовать! – отвечал сквозь зубы Рейт, довольно чисто говоривший по-русски; он давно уже жил в России.
– А твой што скашет, косподин польпольковник?
– Мой скашет, што в такой вашний дело нушно сперва тумать, карашенька тумать. Сперва план, диспосиция, а патом марш!
– Карашо, весьма карашо! Мой сокласна. Фомкин! Тай пумага с перо; я сделай тотшас план и диспосиция.
Выведенный из терпения медленностию Кравгофа, Бурмистров вскочил со своего места и хотел что-то сказать; но вдруг отворилась дверь, и вбежал прапорщик Сидоров, посланный еще накануне полковником в Москву с каким-то поручением.
– Бунт! – закричал он. – Стрельцы убили князя Долгорукого и ворвались во дворец! Я сам видел, как несчастного князя сбросили с Красного крыльца на копья и разрубили секирами!
– Боже милостивый! – воскликнул Бурмистров, сплеснув руками. – Господин полковник, господа офицеры! Вспомните Бога, вспомните присягу! Пойдем против мятежников, защитим царя или умрем за него!
– Умрем за царя! – закричали все, выхватив шпаги. Кравгоф и Биельке также вытащили из ножен свои мечи. Первый при этом воскликнул: «Да, да! Пудем все умереть!» Биельке прибавил: «Да, да! И мой пудет умереть!»
