– Аз – не лих человек. Лежи, коль недужится.
Она едва кивнула и смежила веки. От ресниц двумя трепещущими венчиками легли на подглазицах прозрачные стрелочки.
– Испить бы!..
И потянулась исхудалой, полудетской рукой к глиняному ковшику.
Бобыль подхватил ковшик, поддержал голову девушки и не передохнул до тех пор, пока вся вода не была выпита.
– Занедужила?
– Вся-то поизвелась.
Мягким дыханием ветерка прошелестел ее слабый голос, порождая в груди непонятную тревогу и жалость.
Чтобы чем-либо проявить сочувствие, он неловко взбил слежавшуюся солому, спешно забегал по сарайчику, сгребая ногами сор и поднимая тучи удушливой пыли; потом, с медвежьей ухваткой, повернул девушку на бок и ухнул рядом на подгнившую чурку.
– Так-то вольготнее будет, – разодрал он в широкой улыбке рот.
Больная благодарно коснулась плечом его колена и чуть приоткрыла сухие губы.
– Отказчик доставил?
Выводков, стараясь изо всех сил не причинить боли девушке, осторожно провел тяжелой ладонью по ее матовой щеке.
– Точно листок рябины по осени… алый и жалостный…
Она не поняла и передернула покатыми плечиками.
– Про кой ты листок?
– Про губы твои. А замест зубов – иней на елочке.
Лицо больной стыдливо зарделось.
Васька виновато потупился и, чтобы перевести разговор, торопливо шепнул:
– Сам пришел… без отказчика. А ты давно маешься?
– С Васильева дня. Думка была – не одюжу.
Помолчав, она робко спросила:
– Далече путь у тебя?
Бобыль скривил губы.
– Далече.
Он горько улыбнулся и двумя пальцами пощипал русый пушок едва пробивающейся бородки.
– А по правде ежели – сам не ведаю, где тому пути край.
И, устремив опечаленный взгляд в пространство, процедил сквозь зубы:
– Земли, доподлинно, многое множество, а жить негде одинокому человеку.
Больная недовольно поморщилась.
– Грех. Каждому творению свое место положено. Каково бы и кречету быть, ежели бы дичина вся извелась? Да и падаль на то Богом сотворена, чтобы было ворону что поклевать.
Волчьими искорками вспыхнули раздавшиеся зрачки бобыля. Забываясь, он шлепнул изо всех сил ладонью по спине девушки.
– Ан, вот горло перекушу, да не дамся тем воронам!
Больная в страхе перекрестилась.
– Сплюнь! Через плечо в угол сплюнь! Туги не накликал бы ты себе словесами кичливыми.
В ее голосе звучала пришибленная покорность.
– Гоже ли черным людишкам с долею свар затевать?
Васька ничего не ответил и свесил голову на выдавшуюся колесом грудь. Сразу стало тоскливо и пусто, по телу разлилась безвольная слабость.
