– Врешь, обманешь, собака!
Анисья, неравнодушная к рыцарю, вступилась за своего любезного и вскричала:
– Как ты смеешь, дура, ругать честного господина, знаешь ли, что он с тобой сделает?
– А что, а что?
– То, что обернет тебя в дедушку Федота, как ономеднись сам обернулся в него и напугал боярышню…
Заметно было, что фон Рек изменился несколько в лице при этом слове и взглянул на Максима Яковлевича, как будто боясь, чтоб он не вслушался в сказанное карлицей. Но успокоился, увидя, что тот был занят новыми выходками Горыныча, снятого уже с печки. А скоро и спор карлицы с дурой, кончившийся дракой, обратился в общий смех. Горыныч рядил и судил о бывшем походе на вогуличей и остяков, приходивших грабить строгановские селения на Сылве и Чусовой. Он рассказывал о подвигах своих и наставлениях, данных им начальникам рати ее таким самохвальством, с такой дерзостью, что сам Ермак помирал со смеху. Однако из сей забавы породился разговор, могущий дать понятие о семейном несогласии Строгановых.
– Ну-ка, Горыныч, расскажи, как ты поймал мурзу Бегулия? – спросил Максим Яковлевич с улыбкой.
– Силен, проклятый, – отвечал карло с самодовольствием, – да не увернулся от меня. Думал, что наскочил на Микиткиных холопов, не тут-то было, и лежит теперь в клетке со скрученными руками.
– Правду сказать, – заметил Ермак, – мурза славно дрался.
– Как я велел пустить в поганых-то живым огнем, – продолжал Горыныч, – то они и спятились, а мы и учали их крошить. Ха, ха, ха! Пугнул я порядком и Микиткиных трусов, долго меня не забудут.
– Что он хочет сказать? – спросил Строганов с любопытством, обращаясь к атаманам.
– Без сомнения, то, – отвечал Ермак, – что воины Никиты Григорьевича, устрашась превосходства неприятеля, дрогнули, но атаман Гроза их удержал, постращав несколькими выстрелами из пищали им в тыл.
– Не верь ему, Максимушка, не верь, – воскликнул Горыныч, – я закричал на них, так они и оробели.
– Напрасно, – заметил Строганов, – этот случай может навлечь нам большие хлопоты. Брат Никита Григорьич обрадуется этому, чтобы впредь не высылать никакой помощи против общих неприятелей наших.
– Спроси у Грозы, – сказал с непритворным торжеством Мешеряк, – что и я ему не потакал палить в своих.
– Я точно не послушался его речей, – отвечал смело Гроза, – и не раскаиваюсь. Если б я не велел выстрелить в трусов, то они побежали бы при первом появления мурзы с горы, смяли бы нас, а тем дали бы неприятелю случай подавить нас своим многолюдством. Ты сам знаешь. Максим Яковлевич, что у Бегулия было более семи сотен, а нас только две сотни.
