Ермак, или Покорение Сибири | страница 54



Усердный Провор показал удивительное проворство в снятии ребенка из орлиного гнезда. Хотя раны, нанесенные несчастному когтями орла, были глубоки и он не показывал ни малейших признаков жизни, но опытный в лечении Аника не отчаивался в его исцелении, приписывая его бесчувственность испугу. И действительно! В скорости от одного действия холодной воды ребенок очнулся, и не прошло месяца, как он совершенно исцелился от язв своих. Аника Федорович, полюбив дитятю, чудесно им спасенного, не расставался с ним более. В память сего происшествия к имени Дениса придано было ему прозвание Орел, и Орел имел счастье впоследствии времени оказать своему спасителю такие услуги, что расквитался совершенно за его благодеяния. Одним словом, Орел был правой рукой умного Аники Федоровича во всех делах его, во всех предприятиях, а на старости лет, во время описываемой нами эпохи, был скорее старинного семейства Строгановых, чем слугою.

Аника Федорович сначала, как водилось по-старому в православной России, в знак благодарности Господу Богу за столь явную к себе милость соорудил на месте трех дубов церковь, а потом, мало-помалу полюбя это место, а может быть, найдя его способнее других для наблюдения за коммерческими сношениями, увеличивавшимися беспрестанно по Каме и Волге, поставил небольшой дом для своего жительства, а потом и совсем здесь поселился. Правду сказать, что поражение чудного орла живым огнем, о коем мало еще имели понятия, немало содействовало к увеличению той поверхности и власти, подобной самодержцу, которую приобрел он умом своим и характером над всеми окрестными народами. Они считали его выше человека и питали неограниченное подобострастие и даже боязнь.

Это же происшествие дало название Орла-городка и самому месту, хотя впоследствии старались переменить его на Каргедан.

Прошло с полвека от времени первоначального основания Орла-городка, уже не было на свете знаменитого его основателя Аники Федоровича, но потомки его имели в нем постоянное пребывание, и Каргедан представлял средоточие жизни и деятельности всего Сибирского края. Начнем с описания стены, коей обнесена была сия грозная крепость. Не подумайте, чтобы стена сия была каменная, или сделана по образцу новейшей защиты, или, по крайней мере, усилена земляным валом или глубоким рвом. Нет! Она состояла просто из высокого палисада с заостренными концами, надолбами и рогатками и с рубленными в лапу клетками или башнями, возвышавшимися по всем углам или заворотам; а как их было шесть, то и башен считалось столько же. Каждая из сих последних снабжена была пищалью и двумя затинными самопалами или фузеями, которые, грозно выставляя свои заржавленные жерла из бойниц, приводили в трепет целые народы, хотя правду сказать, страшнее были рассказы, переливавшиеся из уст в уста от Студеного океана до моря Хвалынского, о чудесах живого огня, мечущего смерть за двадцать верст, чем самое их действие. Можно было опасаться, что при первом заряде большая часть сих страшных орудий не выдержала бы залпа и разлетелась по кустам: в таком младенчестве находилась артиллерия города Орла, несмотря что Размысл, к ней приставленный, был из немчин.