За Болемиром пешком и на конях тянулась громада венедов-победителей, а за ними – сотни кыян, одетых в самые разнообразные праздничные одежды.
Приблизившись к приготовленному костру, белый конь вдруг заиграл, начал весело подниматься на дыбы и заржал тем веселым, тем гордо-сознательным голосом, которым дикие свободные кони ржут, почуяв близость таких же, как и они, свободных и быстрых, как ветер, обитателей беспредельных зеленеющих степей.
Вся толпа народа, двигавшаяся к костру, как один человек, издала крики радости, потому что она слышала явное предзнаменование, что предполагаемая жертва угодна Перуну и будет принята им с любовью.
Значение коня кончилось, и его снова повели в священную рощу, до нового требования.
Начиналось значение жрецов.
Подойдя к жертвенному камню, оба жреца пали пред ним ниц.
Полежав таким образом некоторое время, они встали и начали осенять камень какими-то таинственными знаками ножом и руками.
После этого к ним подвели отрока и отроковицу.
С них сняли мешки, и несчастные предстали перед народом во всем ужасе ожидающей их участи.
Бледные, дрожащие, с дико блуждающими взорами, они, казалось, потеряли всякое сознание и походили на ягнят, в глазах которых режут их кормилицу-мать.
Затем в груду хвороста, который был накидан в середину костра, один из жрецов, шепча про себя молитву, кинул искру священного огня.
Огонь этот был принесен из священной рощи и получился от трения одного дерева о другое в священной же роще.
Костер быстро вспыхнул, а пламя сразу высоко поднялось к небесам.
Это было новым знаком того, что жертва угодна Перуну и будет им принята с любовью.
Далее следовала главная часть жертвоприношения – зарезывание обреченных.
Первым был зарезан отрок.
Он даже не вскрикнул, когда нож жреца коснулся его горла; тихо, как подкошенный колос, он упал на землю.
Жрец сейчас же обрубил у него руки, ноги и голову.
Сначала на костер была брошена голова, потом руки, а потом ноги.
Синеватым и смрадным пламенем вспыхнул костер, когда на него упало человеческое мясо.
С каждой минутой смрад становился сильнее и тяжелее, но народ, исполненный божественного настроения, казалось, не только с охотой, но даже с наслаждением вдыхал в себя этот отвратительный запах…
Вскоре огонь снова запылал яркими светлыми полосами, испуская легкий синеватый дымок.
Очередь была за отроковицей.
С отроковицей не так легко было справиться.
Несчастная девушка, полная, вероятно, надежд на жизнь и счастье, не хотела умирать за благо народное, которого она еще не понимала.
