Софья вздрогнула и побледнела.
– И ты сама это слышала?
– Сама, сама, – отвечала Хитрая, – говорю, Петр Алексеевич при всех кричит, не таится.
– Так вот уж до чего дошло, – в волнении прошептала Софья, – если он осмеливается судить о том, чего и понимать-то еще не в силах, если он воображает себя судьею над Василием Васильевичем, так, значит, он уверен в том, что может распоряжаться. Значит, его успели в этом уверить, значит, правду говорю я, что нам мешкать нечего! Иванушка, брат, да очнись, подумай, ведь тут ты не сторона, твое это дело, над тобой же издеваются!
– Кто это издевается? – сказал царь Иван.
– Да ведь тебе же, пойми, тебе грозит опасность!
– Нет, сестрица, вишь ты, Анна Петровна сказывает, что государь-то тут при чем же?
Софья только рукой махнула. Но Иван уже пробудился от своей постоянной дремоты, он уже заговорил и теперь не хотел молчать.
– Право, не знаю, что это ты за непоседа такая, сестрица. Право, всем нам хорошо, я никакой злобы не питаю на братца, он как встретится со мною, так всегда почтителен, никогда-то не побранился. А коли он говорит про Василия Васильевича, так что же тут худого? Если Василий Васильевич побежит, а войско наше будет побито, так ведь так и должно быть, чтобы судить воеводу. Стало, братец-то и прав.
Царевна Софья побагровела.
– Да что ты, что ты, рехнулся, что ли?! – закричала она. – Нет, видно, говорить с тобою все равно, что об стену горох… Никакого толку от тебя не добиться. Тут на нас враги наши лютые злоумышляют, может, завтра же всех перережут, пытать станут, а ты вот какие речи говоришь!
И она в порыве бешенства подошла к Ивану и взглянула на него так страшно, что он задрожал и от нее отшатнулся. Его мысли снова спутались, и уж ничего не понимал он, весь отдался чувству страха.
– Да что же я… Я-то что же… Я ничего, – бормотал он. – Коли досадил чем, прости, сестрица, не буду больше. Что же, ведь я сам знаю, что Господь меня разумом обидел, так и немудрено, если спроста и скажу что неладно. Не взыщи, сестрица, делай, как ведаешь, тебе знать лучше. Я из твоей воли, сама знаешь, не выйду. Только не сердись на меня, я, право, ничего… Пусти, я пойду к Параше…
– Ну и уходи, и бог с тобой, – сказала, несколько успокоившись, Софья, видя, что сердиться на него невозможно.
Он, покачиваясь и крепко опираясь на палку, вышел из комнаты.
– Вот так царь, вот так братец! – развела руками Софья. – Изволь-ка от него толку добиться! Право, в простоте своей когда-нибудь еще всех нас головами выдаст.
