Генрих III все еще не мог прийти в себя.
— Значит, вы — Генрих Бурбонский?
— Да, государь!
— Мой кузен и брат?
— Да, государь!
— Муж моей бедной Марго?
— Ах, ну зачем напоминаете мне про нее, государь!
— То есть… почему?
— Да потому, что это может завести нас в обсуждение весьма щекотливых вопросов!
— Вы хотите сказать, что приданое сестры все еще не выплачено вам?
— Ну, мы поговорим об этом после штатов, государь!
— Почему не сейчас?
— Потому что в данный момент я хотел бы поговорить с вами не о своих, а о ваших делах! — Генрих Наваррский подошел к окну и в свою очередь распахнул его. — Черт возьми! Однако у нашего кузена Гиза — славная армия, и, если ему вздумается пойти приступом на Блуа и взять в плен ваше величество, я ни за что не поручусь…
Генрих III вздрогнул и инстинктивно ухватился за эфес шпаги.
Чтобы читатель мог понять весь смысл этого разговора двух Генрихов, нам необходимо вернуться в наполненный золотом погреб, куда мэтр Гардуино свел своего утреннего посетителя.
Как мы уже говорили, золотые и серебряные монеты буквально устилали весь пол тайника. Тут находились монеты разных эпох и стран, а в четырех углах погреба стояли четыре бочки, наполненные не вином, а слитками. Никогда жители Блуа не могли бы думать, чтобы убогий прокурор являлся обладателем таких сокровищ!
Заперев за собою дверь, старик поставил свечку на одну из бочек. Генрих Наваррский уселся на другую и сказал:
— Ну-с, любезный Гардуино, поговорим теперь немного. Вы догадались, кто я?
— О, конечно! — ответил старик. — Вы один из приближенных короля Генриха… может быть, граф Амори де Ноэ, о котором так много говорили…
— Нет!
— Де Гонто?
— Нет!
— Ну, так де Левис?
Генрих улыбнулся и фамильярно потрепал старика по плечу, говоря:
— Ах, бедный Гардуино! Должно быть, вы плохо видите или память вам изменяет! Как, будучи другом моего отца, вы не узнаете сына, который так похож на него?
Прокурор протер глаза, присмотрелся, и вдруг перед ним мелькнул образ Антуана Бурбонского, помолодевшего лет на тридцать.
— Ваше величество! Простите! — смущенно пролепетал он и, преклонив колено, приложился высохшими губами к руке юного короля; затем, еще раз поглядев на него, он восторженно воскликнул: — Но ведь вы действительно живой портрет своего августейшего батюшки!
— Поговорим, добрый мой Гардуино! — сказал Генрих. — Какую сумму представляет собою, по-твоему, это сокровище?
— Восемьсот тысяч турских ливров [7], государь. Это сокровище гугенотов, накопленное за двадцать лет.
