Крильон и бровью не повел, продолжая молчать, хотя Генрих сделал короткую паузу.
Увидав, что герцог и не собирается отвечать что-либо, король продолжал:
— Я скучаю, милый мой Крильон, скучаю до смерти.
Крильон продолжал хранить молчание.
— Вы только посмотрите, — продолжал Генрих, — все эти молодые люди осыпаны моими милостями, я наполняю их карманы и делю с ними корону, но ни один из них не способен развлечь меня!
— Ну уж извините, государь! — воскликнул Можирон. — Как раз в тот момент, когда герцог вошел, я собираюсь развлечь ваше величество!
— Каким это образом? — жадно спросил король.
— О, это целая история, государь!
— Так выкладывай ее, и, если она позабавит меня, я сделаю тебя кавалером ордена Святого Михаила!
— Велика штука! — пробормотал Эпернон. — Теперь этот орден болтается у всякого встречного! Орден Святого Духа, это я еще понимаю!
— Господин д'Эпернон, — сказал Крильон, делая шаг к разряженному и раздушенному придворному, — орден Святого Духа жалуют лишь тем, кто понюхал пороха и от кого не разит так мускусом, как от вас!
— Ох уж этот мне Крильон, — со злобной усмешкой сказал король. — Он всегда бьет наверняка! Помолчи, д'Эпернон, я сделаю тебя рыцарем ордена Святого Духа после первой битвы!
— Значит, еще есть время подождать, — ответил Крильон и, видя, что никто не предлагает ему стула, взял табурет и спокойно уселся.
— Историю! Где история? — с детским нетерпением крикнул король.
— Вот извольте! — ответил Можирон. — В Блуа есть улица, которая поднимается в гору…
— Они все поднимаются! — заметил Келюс.
— Пусть! На этой улице имеется дом…
— На всякой улице имеется дом! — заметил в свою очередь Шомберг, который был остроумен и весел, как чистый понедельник.
— В этом доме живет девушка, прекрасная, как день!
— Сравнение неудачно, — заметил король. — Сегодняшний день, например, печален, туманен и способен навеять на душу самую черную меланхолию.
— Я имею в виду весенний день, государь! Эту девушку стережет какой-то старик — слуга, как говорят одни, отец, как уверяют другие. Девушка выходит лишь по воскресеньям, да и то всегда под густой вуалью… Словом, красавицу держат, что называется, под семью замками. Вот я и подумал… В бытность польским королем его величество наш государь нередко производил по ночам веселые скандальчики, выбегая с друзьями на улицы Варшавы и учиняя дебоши разного рода…
— О, как я тогда веселился! — со вздохом сказал Генрих III.
— Ну, так почему же не представить себе, что Блуа — та же Варшава! Уже в девять часов здесь дают сигнал тушения огня, а патрули уходят спать в десять.
