– На корабле «Ибис», – был ответ.
– О боги! – воскликнул молодой египтянин. – Значит, ты знал моего отца.
– А кто твой отец? – спросил Адирома.
– Он был начальником корабля «Ибис» в морской битве при Просописе: имя моего отца Аамес.
– Я знал благородного Аамеса, – сказал Адирома, – он был моим начальником.
– Но «Ибис» был потоплен финикиянами?
– Да, это было ужасное наказание, посланное нам немилосердным богом Сетом, грозным сыном Озириса.
– И мой отец погиб тогда, утонул?
– Не знаю, мой молодой друг, – отвечал Адирома.
– Но как же ты спасся? – спрашивал молодой египтянин.
– Великий Озирис сжалился надо мною: меня выбросила морская пучина, и я взят был пленником на финикийский корабль, – отвечал Адирома.
– Но, быть может, великий Озирис помиловал и моего отца? Быть может, что и он взят был в плен? – продолжал спрашивать молодой египтянин.
– Не знаю, сын благородного Аамеса, – отвечал Адирома, – я его потом нигде не видел.
Сын Аамеса постоял, подумал и хотел было уйти, но остановился.
– Так ты, благородный Адирома, знавал и мою молодую рабыню? – спросил он.
– Да, знал, – был ответ.
– И действительно она дочь троянского царя Приама?
– Да, она царевна из несчастной Трои. А как она тебе досталась?
– Я купил ее на рынке в Цоан-Танисе вместе со старой негритянкой: она мне понравилась своей красотой – таких белых кошечек у нас в Египте нет… Любопытно иметь наложницей такую беленькую кошечку, – цинично сказал сын Аамеса, скаля свои белые зубы.
Глаза Адиромы сверкнули гневом, но он сдержал себя.
– Юная царевна достойна лучшей участи, – сказал он. – Боги велят нам уважать несчастье.
– Какое же это несчастье – разделять ложе с сыном славного Аамеса? – высокомерно возразил молодой египтянин.
– Но прелестное дитя могло бы быть и женой, – заметил как бы про себя жрец, все время молчавший. – Женой царя.
– Да, святой отец; но кувшин без воды, как бы ни был хорош, все же пустой кувшин, – возразил сын Аамеса, – а жена без приданого – тот же пустой кувшин.
Жрец пожал плечами. Молодой египтянин хотел было уйти, но опять остановился в нерешительности.
– Я не знаю, как же быть с гробом отца? – сказал он, глядя на Адирому.
– А что? – спросил тот неохотно.
– Да вот в чем дело: отправляясь в поход из Цоан-Таниса, отец мой заказал там для себя, по обычаю предков, гроб и продиктовал сам мастеру искусства изображений знаков Амона то, что именно он должен был вырезать на гробе. Его воля была исполнена; но он с похода не воротился – быть может, утонул или взят в плен. Теперь, согласно договору отца с мастером, я должен был взять гроб, – он давно был готов – и вот везу его с собой в нашу родовую усыпальницу, в город Нухеб. Как же мне быть с этим гробом, если отец не воротится из плена, чтобы снизойти в подземный мир в нашей усыпальнице, или если его тело не будет отыскано? – вопросительно обратился молодой египтянин к жрецу.
