Выехал Шилов с утренним поездом, а возвратиться должен был с семичасовым вечерним.
В городе было много других дел по заводу графа, так что старик ожидал любимца и доверенного к вечерней закуске.
Сламота на даче вел деревенский образ жизни, то есть обедал в двенадцать и закусывал в 7–8 часов вечера.
Иметь в руках такую крупную сумму Шилову приходилось сегодня в первый раз.
Прощаясь утром с графом, перед отъездом в город, он имел какой-то особенно непроницаемый и внушительный вид.
Сламота даже полюбовался на своего управляющего – так много было в нем представительности и важности.
День был чудный, с утра началась такая жара, что Сламота, улыбаясь, сказал Шилову:
– Вы и тут, Дмитрий Александрович, предугадали?
– Насчет чего это, граф?
– А постриглись.
– Ах да… что жарко-то? Да, знаете, так легче. – И он провел рукой по голове.
– Так вам, кажется, еще больше идет, – заметил граф.
Шилов улыбнулся и, поклонившись своим обычным изящно-солидным поклоном, вышел.
– Так в семь с половиной будете? Я новую настоечку выну… ту, золотистую? В ней замечательный секрет! Вот вы увидите.
Шилов еще раз улыбнулся, как улыбается занятой гувернер болтливому ребенку, и вышел на лестницу, ведущую в парк, а оттуда на длинную тенистую аллею, тянущуюся вплоть до самого вокзала.
Аллея эта делала несколько изгибов по довольно густому и старому бору, принадлежавшему графу Сламоте.
Зимой и в темные августовские ночи это место не пользовалось хорошей репутацией.
Каждый год тут совершались грабежи, и поэтому дачники избрали себе другую, более людную и оживленную дорогу.
Ожидая своего управляющего, граф не столько интересовался его остроумной операцией, сколько скорейшим возвращением его самого, потому что сегодня он первый раз возвращался так поздно, и без него графу положительно было скучно. Одинокий старик в конце концов привязался к Шилову как к родному сыну и, несмотря на существование довольно значительной, но далекой родни, уже подумывал об оставлении ему значительной части своего громадного состояния.
Впрочем, Шилову эти затаенные мысли графа были неизвестны, потому что они и у самого графа являлись только в форме неясных предположений.
Чем более приближалось время прихода поезда, тем чаще поглядывал граф на часы, ходя по столовой около стола, накрытого на два лица. Граф был почему-то в особенности весел сегодня.
Очевидная прибыльность операции, предложенной Шиловым, была тоже причиной этому.
«И ведь как он, шельма, додумался до этого перевода, – думал Сламота, – другой бы и не догадался, другому бы и горя мало. Нет, положительно этот человек клад для меня».
