– Да они же не видели, как я поднял бумажник. Я его поднял и спрятал потихоньку, зачем же их вызывать.
– А вот зачем! Разве вы не понимаете… важны тут не купцы, более важен этот парень, видевший, как вы говорите, вас идущим к даче… понимаете?…
Смельский сказал это и опять вздрогнул.
Если бы так случилось, если бы эта несбыточная штука удалась и нашелся бы какой-нибудь парень, который подтвердил бы и день, и час, и вагон, и компанию купцов, и самого Краева и затем показал бы, что последний прямо направился к своей даче, то… то, что же тогда будет с Шиловым?… На сторону чьих показаний перевесится чаша мерила справедливости?
Смельский чувствовал, что и у него идет голова кругом от этих соображений, догадок и недоумений.
Сердце его говорило ему, что Краев невиновен, а разум, как и всем остальным, холодно и документально заявлял противоположное.
Он еще раз посмотрел на Краева.
Тот сидел, уронив голову и руки, в классической позе бессилия и отчаяния.
И вдруг на исхудалом, бледном лице несчастного появилась нервная усмешка.
Это была страшная, полуидиотская, полусумасшедшая, улыбка.
– Гм! – сказал он. – У меня еще спрашивают про каких-то сообщников, заставляют назвать их имена!.. А откуда я их возьму? Гм!.. Имена!.. О господи!..
Краев помолчал и вдруг обратился к Смельскому:
– Господин адвокат, бросьте это дело! Если меня не защитит Бог, который все это совершил надо мною, то вам не спасти меня!.. А вот что лучше… Простите меня, несчастного!.. Впрочем, все равно, думайте обо мне что хотите… Вот что я прошу у вас взамен защиты… если у вас есть лишний рублишко, дайте моей Тане… Она теперь без гроша… да попросите добрых людей помочь ей… Она сама горда, просить не будет… да она и больна теперь, я слышал!.. Мне сказал следователь, когда я просил у него с нею свидания. Вот что я прошу у вас, господин присяжный поверенный… Вы ведь прежде, чем сделаться присяжным поверенным, родились человеком, так внемлите просьбе несчастного… облегчите хотя бы этим мою участь!..
Смельский горячо стал рассказывать про то участие, какое принял в его семейном горе граф Сламота.
– Награди его Господь! – со слезами на глазах сказал несчастный.
Смельский вышел из камеры бледный и взволнованный.
Через несколько минут он говорил со следователем.
