Она говорит о смягчении, но это зависит в таком случае гораздо больше от самого обвиняемого, чем от его поверенного.
Если он принесет чистосердечное раскаяние, то участь его будет смягчена, если же нет, то она будет преследуема двойной карой.
Что тут может поделать поверенный, да, наконец, он вовсе не из тех, которые глядят на свою профессию, как на фокусничество софизмами и силой красноречия.
Там, где и то и другое является в своем применении безнравственностью, он не хочет пользоваться ими.
«Даже для Анны?» – задал он себе вопрос и тотчас же в глубине души услышал твердый и решительный ответ: «Даже и для нее».
Но ведь он обещал ей? Конечно, он будет защитником этого Краева, но только официально, а не по душе и глубокому внутреннему убеждению.
Что можно сказать в защиту человека, пойманного с поличным. Представить мотивы? Но какие? Бедность? Горькое положение семьи?… Ни того ни другого в таком крайнем и остром смысле, очевидно, не было.
Легкомыслие, затянувшее его в шайку? Но это один из самых слабых пунктов для опоры защиты.
Смельский кусал губы и шел по парку так быстро, словно вот-вот собирался броситься бежать от какого-то невидимого преследователя.
Он не заметил, как очутился в цветнике перед каменными палатами сламотинской резиденции.
Он не заметил и того, что с террасы на него пристально глядел какой-то благообразный старик; он свернул в боковой подъезд, ведущий в помещение Шилова.
Ему хотелось еще раз переговорить с ним об этом деле, как будто именно у него-то он и мог получить разрешение своих сомнений. И странно, теперь, идя по лестнице, ему уже не казалось удивительным желание Анны познакомиться с Шиловым. Ему даже как бы хотелось этого, потому что он уверен был, что Шилов своей здоровой и сильной логикой заставит ее согласиться, что ради таких людей, как Краев и его жена, не стоит распинаться.
Подойдя к дверям, он постучался.
Шилов вздрогнул, поднял голову и, как человек, очнувшийся от глубокого сна, быстро провел рукою по лицу.
Смельский вошел.
Увидя его, Шилов немного изменился в лице, но тотчас же овладел собой и улыбнулся своей обычной, немного кривой, умной и едкой улыбкой.
– Ну что, был там?
– Был.
– Что там делается? Ты не поверишь, как на меня неприятно действует вся эта история.
– Еще бы! – опускаясь в кресло, сказал Смельский. – А на меня-то, представь… Моя невеста и слышать не хочет, чтобы ее сестра могла быть соучастницей мужа. Она бы, по идеальности своей, и в преступность самого Краева не поверила, да тут ей мешает здравый рассудок, невольно выводящий заключения из самого факта.
