– Да, Смельский, – мрачно ответил Шилов, – даже чересчур выдающееся… Вот погляди. – Он раскрыл рубашку, где виднелась забинтованная грудь, а потом показал и порезы на руках, залепленные пластырями.
– Да! Да! Я и хотел спросить тебя, что это значит…
Шилов подробно рассказал о нападении на него в парке и в заключение назвал фамилию преступника.
Но лишь только он произнес ее, как Смельский вскочил с кресла и с ужасом спросил:
– Неужели Краев?
– А что же такое? Разве ты знаешь его?…
– Моя невеста сестра Краевой, последняя вызвала ее телеграммой, и мы только что с поезда: она поехала туда, а я к тебе, потому что я не знаком еще с Краевыми.
На этот раз лицо Шилова приняло изумленное, почти испуганное выражение.
Несколько минут свет и тени боролись на его лице, и наконец он «сделал улыбку», отрывисто сказал:
– Какое ужасное совпадение…
– Да, ужасное! – подтвердил Смельский. – Но скажи, пожалуйста, что же побудило этого человека на такой шаг?
– Нахождение у меня в кармане такой суммы, как сто тысяч.
– Как же он мог узнать про это?
– О, братец, если вор захочет украсть, он всегда сперва узнает, где это сделать удобнее.
– Но ведь он чиновник, как я слышал, кандидат университета. Я, знаешь, даже помню эту фамилию, но только он был старше меня и тебя двумя курсами и на филологическом.
– Да-да! – ответил Шилов. – Может быть.
– Но такой негодяй!
Шилов пожал плечами:
– С голоду? Он больше дурак, чем негодяй, что ввязался в шайку грабителей, которые даже не догадались убить ограбленного, как я потом рассуждал, это так глупо было сделано, как нельзя глупее. Неужели у того, который оцарапал мне грудь ножом, не хватило ловкости воткнуть его поглубже? А другие? Чего же они разбежались как бараны?
– Полно, Дмитрий Александрович, ты говоришь это таким голосом, будто в самом деле жалеешь, что не убит.
– Оно так и есть!
Смельский с изумлением взглянул на него.
Лицо Шилова было опущено, и виднелся только лоб с взбучившейся жилой и мрачной складкой, a усы торчали вверх около щек острыми толстыми иглами.
– Если бы они убили меня, – продолжал Шилов, – мне бы не пришлось так страдать, как теперь.
– Но почему же?
– А ты думаешь, сто тысяч недостаточная причина, чтобы терзаться об их исчезновении, разве это не может, несмотря ни на какие доводы фактов, поколебать отношения мои с графом? Да, наконец, разве за часть, в сто раз меньшую, не лишают себя люди жизни, в особенности такие бедняки и труженики, как мы с тобой?
