А Гамлет? «Он весь живет для самого себя, он эгоист, – пишет Тургенев. – «Я», в которое он не верит, дорого Гамлету. Это исходная точка, к которой он возвращается беспрестанно, потому что не находит ничего в целом мире, к чему бы мог прилепиться душою; он скептик – и вечно возится и носится с самим собою; он постоянно занят не своей обязанностью, а своим положением. Сомневаясь во всем, Гамлет, разумеется, не щадит и самого себя; ум его слишком развит, чтобы удовлетвориться тем, что он в себе находит: он сознает свою слабость, но всякое самосознание есть сила; отсюда проистекает его ирония, противоположность энтузиазму Дон Кихота. Гамлет с наслаждением, преувеличенно бранит себя, постоянно наблюдая за собою, вечно глядя внутрь себя, он знает до тонкости все свои недостатки, презирает их, презирает самого себя – и в то же время, можно сказать, живет, питается этим презрением».
Тургенев, не без основания, полагает, что в каждом из нас есть что-то от Гамлета и что-то от Дон Кихота, но при этом замечает: «Правда, в наше время Гамлетов стало гораздо более чем Дон Кихотов». Соотношение между двумя противоположными началами в человеке со временем постоянно меняется. В Средневековье было больше донкихотов. В эпоху барокко, когда перевелись рыцари, возобладали гамлеты. Романтизм начала XIX века на какое-то время сделал привлекательным образ Дон Кихота, который до того считался, в общем-то, карикатурным. Судя по замечанию Тургенева, во второй половине того же столетия, когда романтизм пошел на спад, вновь стали численно преобладать гамлеты. А еще полвека спустя, когда писал свою статью о Шекспире Лев Толстой, гамлетово начало окончательно возобладало. Эгоизм в Европе к тому времени уже, безусловно, доминировал.
В начале Ренессанса еще могло казаться, что достижение гармоничного равновесия двух начал в человеке возможно. Но после Шекспира и Сервантеса, когда уже окончательно «распалась связь времен», стало очевидно: донкихоты останутся в прошлом, а гамлеты завоюют будущее. Толстого, глубоко преданного идее служения высшему смыслу жизни, доминирование Гамлетов, несомненно, пугало. Конечно же, он не только всецело был на стороне Рыцаря Печального Образа, но и сам, по сути, был донкихотом. Грубо и порой несправедливо атакуя Шекспира, он пытался вернуть на место вывихнутое из сустава время. Не для того, разумеется, чтобы возродить всевластие церковных иерархов (Толстой всегда был противником церкви), а чтобы восстановить в своих правах высокие и универсальные идеалы.
