Жан-Поль Сартр открыто признавал себя представителем атеистического экзистенциализма. Были таковыми, прямо этого не афишируя, Мартин Хайдеггер, Ханна Арендт и, в общем-то, Альбер Камю. Только это философское учение признает, что существование человека предшествует выявлению его сущности (экзистенция прежде эссенции). Всякая религия, всякий философский идеализм предполагает, что человечество было создано по какому-то замыслу, с какой-то заранее поставленной перед ним целью. Человек как таковой для идеалиста является инструментом реализации чьей-то высшей воли. Одни только экзистенциалисты-атеисты утверждали, что человек сначала начинает свое существование (безо всякой предопределенной цели) и лишь потом, в процессе этого существования, выявляется его сущность. Иными словами, человек – это то, что он сам из себя делает. А раз так, то он сам ответственен за свои поступки, за свой свободный выбор. И выбор этот, как писал Сартр, «одновременно означает утверждение ценности того, что мы выбираем». Философ был уверен, что «мы ни в коем случае не можем выбрать дурное. То, что мы выбираем, – это всегда хорошее».
Здесь возникает серьезная проблема. В действительности объектом свободного выбора человека и, следовательно, определенной ценностью часто становится, к несчастью, «дурное». Орест в «Мухах» у Сартра по собственной воле идет на убийство матери (не имеющее, кстати, никакого смысла после того, как он уже убил ее любовника и узурпатора отцовской власти Эгисфа). У Камю осознанно делают не лучший выбор, отказываясь искать смысл жизни, многие герои его произведений. А Хайдеггер, учениками которого считали себя гуманисты Ханна Арендт и Жан-Поль Сартр, совершил страшный выбор в реальной жизни – поддержал гитлеровский фашизм. Словом, утверждение, что мы всегда выбираем «хорошее», звучит утопически.
В этой связи не кажется убедительным и предлагаемое экзистенциалистами обоснование человеческой солидарности и морального долга. «Ничто не может быть хорошим для нас, не будучи хорошим для всех», – говорит Сартр. Делая выбор для себя, считает он, человек одновременно делает его за все человечество. Именно потому, что индивид является законодателем для всего человечества, столь велика его ответственность за личный выбор. В чем-то такой подход напоминает учение Канта о моральном долге и категорическом императиве. Ни экзистенциалисты, ни даже Кант не дают, увы, четкого ответа на вопрос о том, как найти нужный ракурс, чтобы суметь соотнести между собой добро для всех и добро для себя самого. Кант полагал, что в этом людям помогает присущая им
