До последнего своего отъезда за границу в июне 1842 года Гоголь не демонстрировал особого русофильства и страсти к переустройству отечества. Наверняка Погодин, Хомяков, Константин Аксаков и Киреевские, дружившие с Гоголем, вели с ним разговоры об особой миссии России, но, судя по всему, влияли они тогда на писателя мало. Неслучайно Иван
Киреевский после одной из таких бесед заметил, что Гоголь совершенно пуст (то есть равнодушен, по-видимому, к славянофильским идеям его собеседников). Более того, несколькими годами раньше, когда Гоголь остро переживал обиду, нанесенную ему Петербургом, он искал сближения с Мицкевичем и другими антирусски настроенными поляками и даже «выказывал большую склонность к католицизму и к Польше» (нет уверенности, правда, что искренне). Были у Гоголя и откровенно русофобские заявления: «Не житье на Руси людям прекрасным; одни только свиньи там живущи!» Нет сомнения, что он обожал Италию, особенно Рим. «Она (Италия) моя! Никто в мире ее не отнимет у меня. Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – все это мне снилось. Я проснулся опять на родине», – писал Гоголь Жуковскому из Рима.
Правда, в Россию Гоголя все же тянуло. В завершающей главе первого тома «Мертвых душ» он признается в своей необъяснимой любви к России: «Русь! Русь! вижу тебя; из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе… ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце?.. Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами?» Дважды Гоголь возвращался на родину (в 1839 и 1841 годах), но всего лишь на несколько месяцев. Глубоко запали, видимо, ему в душу слова, сказанные приятелем Александром Ивановичем Тургеневым: «Живя за границею, тошнит по России, а не успеешь приехать в Россию, как уже тошнит от России». И все же темы родины и православия еще не становятся для Гоголя главными. Больше всего в эти годы его занимают дела чисто литературные, бытовые, да еще состояние собственного здоровья.
Весной 1842 года, незадолго до отъезда Гоголя из России, произошло событие, сильно взволновавшее писателя и, возможно, давшее толчок новому направлению в его развитии. В доме Аксаковых Николая Васильевича благословил известный тогда богослов и проповедник, архиепископ Иннокентий. Вот как рассказывает об этом событии Сергей Аксаков: «Вдруг входит Гоголь с образом Спасителя в руках и сияющим, просветленным лицом. Такого выражения в глазах у него я никогда не видывал: “Я все ждал, что кто-нибудь благословит меня Образом, и никто не сделал этого; наконец, Иннокентий благословил меня. Теперь я могу объявить, куда я еду: ко Гробу Господню”».
