— А кто тебе мешал работать на Земле? После истории с женщиной, которую ты любил и которую бросил, ты сокращал, как мог, свое пребывание на нашей планете. А ты бы хотел иметь все — и бродячую жизнь космонавта, и любовь, и науку, и учеников…
— Не смей говорить о Зейге! — заорал я. — Это в конце концов нечестно! Это никого, кроме меня, не касается!
— Извини, — тихо сказал Градж. — Я не хотел делать тебе больно. — Он опустил голову.
— Что ты будешь делать дальше? — спросил профессор.
— Работать. Продолжать опыты. У тебя в институте.
— Пожалуйста. Можешь опять занять квартиру, где жил между своими полетами.
— Это еще зачем? Я буду жить у родителей. Они ждут меня.
— У родителей? — удивленно поднял брови профессор. — Ах да… — Градж улыбнулся. — Судя по нашему разговору, Март, шизофрении можно не бояться. Старик вселился в вас цепко.
Он обошел стол и тяжело оперся рукой о мое плечо.
— Тебе будет нелегко, мальчик. Очень нелегко. Помни, двери этой комнаты всегда для тебя открыты. Не стесняйся, приходи. Всегда, когда нужно.
Градж нажал кнопку видиорации.
— Вертолет к четвертой площадке. Вас отвезут к родителям, Март…
V
Если бы вы знали, как чудесно просыпаться на своей кровати. Старой, знакомой кровати, которая не выгибается под вами, эластично повторяя любой поворот тела, а чуть-чуть сопротивляется, упругая, словно живая. Утро входит в комнату теплым прямоугольником солнечного света. Кружкой холодного молока. Ласковым голосом мамы.
Вечер кончается бубенчиками — позывными знакомой с детства телепередачи. Побпескиванием толстых отцовских очков над глянцем книжных страниц. Ароматом крепкого чая над расписными чашками.
Я отдыхал, отдыхал каждой клеточкой тела. Валялся на теплом песке у речки. Загорал до черноты, не вспоминая ни об облучении, ни о радиации-первой опасности при ярком свете любой звезды. Дни тянулись лениво и медленно, а проходили почему-то быстро.
Мама только всплеснула руками, впервые увидев у меня в зубах дымящуюся трубку. А потом я ненароком подслушал ее разговор с отцом.
— Оставь мальчика в покое, — говорил отец, — пусть курит, если уж привык к этому в космосе. Мы с тобой, мать, прожили жизнь на давно обжитой, удобной планете.
А сын не захотел наследовать нашу профессию — выращивать хлеб. И не удивительно. О чем ему с детства кричали телегазеты, радиокниги? Техника, дальние планеты, космос… Ты видишь, как он устал в последнем полете.
У него глаза бывают порой такие всезнающие, старческие… Помнишь, как Март любил книги? А теперь возьмет, полистает, усмехнется и ставит на место. Словно все уже давно знает.
