Представьте себе промозглое ленинградское утро, когда грядущий день не готовит ничего, кроме принятия социалистических обязательств, когда до зарплаты еще три дня и три ночи, когда перед мысленным взором маячит бородавчатый лик начальника отдела тов. Пузыни. Что может в такое утро принести почта?
Я открыла почтовый ящик. К ногам посыпались повестки в агитпункт, журнал «Работница» и… странное письмо. Бледно-сиреневый узкий конверт, инкрустированный сургучными печатями и алыми гербами, заискрился в руках, как бенгальский огонь.
Мой зарубежный дядя приглашал меня в гости во Францию. Кого теперь удивишь официальной бумагой из заграницы? Израильские вызовы белым кафелем устилают Европейскую часть Союза ССР, но тогда, в 1970… перевитый пурпурными лентами бланк Парижского муниципалитета потряс меня больше, чем послание с летающей тарелки.
Я позвонила на работу и, подавив душившее мой голос ликование, скорбно известила тов. Пузыню об остром приступе холецистита. Не прошло и часа, как я уже влетела в приемную ОВИР’а. Кого сейчас удивишь приемной ОВИР’а? Она наводнена советским народом, как Красная площадь 7-го ноября. Но тогда, в 1970… в ОВИР’е стояла молитвенная тишина буддийского храма.
Принял меня упитанный блондин с латунным тазом вместо лица, по имени инструктор Кабашкин. Виртуозно имитируя улыбку, он предложил стул, пододвинул пепельницу и на годы углубился в изучение документа. Когда, наконец, Кабашкин поднял глаза, его латунный таз мягко светился.
— Когда вы предпочли бы ехать?
Я так опешила, что потеряла дар речи. Столь любезное обращение застало меня врасплох. Дело в том, что я выросла в оранжерейных условиях тотального хамства, и мой организм просто не имеет иммунитета против вежливости.
— Н-не знаю… как только можно будет, то есть… когда получу разрешение…
— Мне лично кажется, что лучшее время — весна, — мечтательно сказал инструктор.
— Думаете, весна? — тупо переспросила я.
— Весна, весна… Весной там все цветет.
В поднебесье потолка запели скрипки, комната наполнилась ароматом цветущих каштанов и акаций. Моя врожденная подозрительность треснула, как мартовская льдина.
— А раньше нельзя? Например, зимой?
— Почему нельзя? Зимой в Париже тоже красиво. Вот только понятия не имею, бывает ли там снег, — озабоченно сказал Кабашкин.
— А я успею оформиться?
— Почему же нет? Сейчас не сезон, наплыва туристов нет и все, что зависит лично от нас, мы сделаем в срок.
— Над латунным тазом обозначился золотистый нимб. Мы еще немного поговорили о Париже, установив наличие в нем Лувра и Эйфелевой башни, и неохотно расстались. Прощаясь, инструктор протянул мне загадочный список: форма № 6, форма № 86, форма № 1003.
