Однако по его лицу стало ясно, что у Вали появилась надежда.
— Пашунчик, ты же русская душа, ты же золотой парень, выпусти меня на пятнадцать минут, — пять — туда, пять — обратно, пять — там.
Булкин тяжело вздохнул. Весь его вид выражал доброту, сочувствие и сомнение в дозволенности этих чувств.
— Да что ты беспокоишься? Сам же сказал, что Дёмина не будет.
— Валяй, — вдруг решился Булкин. — Но смотри, через пятнадцать минут чтоб был у меня тут, как штык.
Валя вернулся секунда в секунду, держа в руках буханку хлеба, две банки бычков в томате и пачку «Примы». Под мышкой у него торчало что-то длинное, завернутое в газету.
— А это что? — показала я на сверток.
— Это-то? Колбаса… копченая. Краковская что-ли или полтавская.
— Колбаса?! — задохнулся Булкин. — Колбаса в магазине?!
Как ужаленный сорвался он с места и исчез, даже не притворив за собой дверь.
Мы ошалело уставились друг на друга.
— Господа, — опомнился Валя, — по-моему, нас больше не задерживают, — он высунулся в коридор и поманил нас пальцем. — А ну, по-быстрому.
Мы выскочили из клетушки, и Леша осторожно щелкнул замком. В коридоре было пусто. Мы прокрались на цыпочках, не скрипнув половицей, и оказались на улице. Нигде ни души. И тут мы рванули. Петляя между амбарами, мы проскочили железнодорожные пути, редкий лесок и кубарем скатились в песчаный карьер. Оттуда медленно выползал груженный песком сорокатонный МАЗ. Мы замахали руками.
— Куда вам, ребята? — высунулся шофер.
— В Гаврилино или в ту сторону.
— Кильский цементный завод годится?
Мы закивали и забились в кабину. МАЗ медленно набирал скорость.
— Откуда вы такие нарядные? — полюбопытствовал шофер, разглядывая наши туалеты и обросшие физиономии моих друзей.
— Из лесу, вестимо. Геологи мы.
— И девка, что ли, геолух? Ну и дела… — хохотнул шофер.
Я высунулась из кабины, — погони не наблюдалось.
— Э, — давай-ка свою колбасу, — вспомнил Леша, ломая буханку.
— Полтавскую, что ли? — Валя торжественно развернул газету. Перед нашими носами заблестела бутылка перцовки.
— Ну, ты даешь! — восхитился Леша.
Шофер бросил на перцовку нежный, скользящий взгляд.
Валя сорвал зубами алюминиевую крышечку и пустил бутылку по рукам. Описав четыре полных круга, она вылетела в окно и, звякнув о валун, разлетелась вдребезги.
— А подумал ли кто о Паше, о трагичной его судьбе? — спросил Леша.
— Ни черта ему не сделается. Отсидит 15 суток на гауптвахте за ротозейство… с учетом, что я пока не рябая и мне еще не сорок.
