— Слухом земля полнится… — уклонилась от ответа царевна.
— Гмм… гмм… Смотри, батюшке как-нибудь не обмолвись — узнает, что тебе ведомо, осерчает.
— Я ли обмолвлюсь!
— То-то… Так неужли от этого грустишь?
— От этого.
— Замуж выходить не хочется?
— Вас — тебя, батюшку да братца — покинуть тяжело!
— Ой, дитятко! Девичье дело такое — подросла, и из дому вон. Еще ты оттого так и засиделась, что царевна, а будь боярской дочкой — давно бы детушек, может, своих баюкала! Ах ты, ласковая моя!
— Да и жених — немец противный… — пробормотала, смущаясь, Ксения.
— Вот оно что! Вот это-то, думать надо, больше всего грусти подбавляет! Ха-ха! — смеясь, проговорила мать. — Да почем ты знаешь, что противный? Может, он — красавец писаный.
— Знаю, что противный, — сказала царевна со слезами на глазах.
Потом вдруг обняла мать и прижалась лицом к ее груди.
— Матушка! Родная! Ужли выдадите? — прошептала она.
— Господь с тобой! Да ты никак плачешь? Полно! Не порти глазок своих светлых. Будет тебе! Будет! Уж так и быть, утешу: сказывал мне намедни втайности Борис, мой свет, Феодорович, что не бывать тебе за королевичем этим.
— Ужли правда? Ах, матушка! Ах, милая! — воскликнула Ксения Борисовна, поднимая голову, и очи ее, на которых еще покачивалась на длинных ресницах одна-другая слезинка, загорелись радостью.
— Ишь, обрадовалась! Словно тебя из татарской неволи освободили!
— Больше, чем от неволи злой!
— Ах, доченька, доченька! Совсем ты еще малый ребеночек! — любовно сказала мать, целуя Ксению.
Колеблющееся пламя восковых свечей кидает желтоватый свет на лицо сидящего, развалясь в резном кресле, королевича Густава. Он держит в руке большой кубок и мрачно смотрит перед собой. Заморское вино, которое он потягивает, уже оказало на него свое опьяняющее действие. Белки глаз подернулись сетью красноватых жилок, а веки тяжело полуопустились. Против него сидит в почтительной позе гладко выбритый немец и лукаво посматривает на королевича.
Густав допил кубок и стукнул им по столу так, что стоявшая на нем посуда зазвенела, а собеседник королевича вздрогнул от неожиданности.
— Не бывать! — громко крикнул Густав, и его голубые глаза загорелись.
— Что ты? За что твоя милость разгневалась? — вкрадчиво спросил выбритый немец.
— Не бывать тому, чтоб я женился на этой княжне татарской! — промолвил королевич.
— Не совсем понимаю, о какой татарской княжне ты говоришь, — наливая вина в кубок Густава, сказал немец.
