Что касается марксизма, то 1968 год привел к появлению «новых левых», которые независимо от своего желания отождествлять себя с именем Маркса или какой-либо иной фигуры из марксистского пантеона, устремили свой взор далеко за пределы традиционного марксизма. Таким образом, наблюдалось второе рождение анархистских тенденций как в виде самосознающего[14] феномена, так и камуфлирующихся какой-нибудь марксистской этикеткой (как большая часть западного «маоизма»), или же в виде аполитичного или антиполитического культурного недовольства. Наблюдалось также появление политических групп, чей энтузиазм при декларировании их связи с Марксом отнюдь не затушевал того факта, что они следуют стратегической и политической линии, которую марксистские революционеры традиционно отвергали или рассматривали с крайней подозрительностью; «фракция Красная армия» или «красные бригады» складывались по образцу народнического терроризма в России в гораздо большей мере, чем в соответствии с идеями Ленина, тогда как движения национального сепаратизма в Западной Европе, нередко имеющие исторически правое или даже крайне правое происхождение, смогли пользоваться марксистской революционной терминологией, причем иногда совершенно искренне. Одним из следствий такого развития стало в 70-е годы шумное возобновление марксистской дискуссии по вопросу, который обычно принято именовать национальным[15]. Естественно, возникновение «новых левых» ни в коем случае нельзя считать следствием исключительно событий конца 60-х годов. Хотя традиционный анархизм практически перестал существовать в результате поражения Испанской республики в 1939 году – этого анархизма в мае 1968 года в Париже уже не было, – различные авторы и марксистские исследователи неортодоксального направления все-таки выжили, несмотря на период господства ортодоксального коммунизма (Исаак Дойчер, Поль Маттик, Корнелиус Касториадис, Ч.Л.Р. Джеймс), и обрели новых последователей среди левых после 1956 года. Между тем организованные группы марксистских еретиков левого направления по сравнению с ортодоксальным марксизмом никогда вообще не переставали (пусть даже в самом скромном масштабе) предавать друг друга анафеме или раскалываться на еще более мелкие и взаимно враждебные группы. Во многих странах распри, проявившиеся в ортодоксальном коммунистическом движении после 1956 года, придали этим группам (особенно троцкистам) новую силу как потому, что к ним примкнули разочарованные коммунисты, так и потому, что коммунистические партии не располагали более тем, что на практике представляло собой их монополию на привлечение к себе людей, склонных принять революционную перспективу. В этом смысле «новые левые» после 60-х годов состояли отчасти из «старых» возродившихся левых. При этом не следует недооценивать и периодические приливы-отливы лиц, разочаровавшихся в той или иной группе после 1968 года, вошедших или вышедших из старых коммунистических партий, или же приток в них тех, кто радикализировался недавно. Кроме того, между 1956 годом и концом 60-х годов недовольство политикой коммунистических партий иногда, как, например, во Франции, сосредоточивалось в студенческих организациях и приводило к периодическим исключениям или расколам, поставляя дополнительно потенциальных активистов и руководителей «новых левых». Разрыв между СССР и Китаем создал благодаря «маоизму» новый полюс притяжения для диссидентствующих коммунистов и других активистов, находившихся на позициях революционных левых.
