В глаза сразу бросилось отсутствие мостовых и какого-либо покрытия на проезжей части. Нам повезло идти по ним летом, представляю, какой слой грязи лежит здесь весной и осенью. Если в центре дома были каменными, в два, а то и три этажа, то на окраине — одноэтажными срубами. Причем без украшений, отсутствовали даже наличники на окнах. Чем дальше, тем скромнее становились жилища, тем больше признаков бедности лежало на всем окружающем. Еще одним малообъяснимым для меня фактом стало почти полное отсутствие деревьев. Только рядом с казенными зданиями торчали саженцы.
Окрестности были пусты. Народ отправился смотреть на редкого для здешних мест гостя. Только возле одного покосившегося домика сидел древний старик. По случаю погожей погоды он грелся на солнышке.
— Здравствуй, отец! Разрешишь? — поприветствовал я его и указал место на бревнышке.
— Присаживайся, казачок, — подслеповато щуря глаза под густыми седыми бровями, ответил он. — А чего на царевича смотреть не пошли, вишь, вся округа туда припустила.
— Так мы из его свиты, видели уже…
— Вишь!.. А какой он, царевич? Красивый? — дед наклонился ко мне и дыхнул запахом гнилых зубов.
— Да как тебе сказать… Обычный. Ноги, руки, голова… Ты мне лучше расскажи, как вам живется тут на окраине земель русских?
— Ничего, коптим потихоньку, — беззубо улыбнулся старик.
— Давно здесь?
— Давно, как с Николай Николаичем, графом Муравьевым-Амурским приехал, так и живу. И до того состоял при его особе. На Кавказе горцев усмиряли. Там мне и пальцы отчекрыжило, — собеседник поднял правую руку, и я заметил, что она изуродована. — Ну а как генерал в Парижск уехал, я тут остался.
— А как живешь, отец? На какие доходы? — горло перехватило от нахлынувших воспоминаний о брате-офицере, погибшем в Чечне.
Старик непонимающе уставился на меня.
— Деньги, говорю, откуда берешь? Кормишься на что?
— А! Да много ли мне надо? Так, хлебушка горбушку в водичке размочу — вот и еда. Люди вот добрые приютили, угол дали. Живу…
— Спасибо тебе, отец, за службу! Держи, — я протянул ему несколько монет.
— Зачем они мне, казак? Ты молодой, жинке отправь. Есть у тебя, али холост?
Холост покуда… Бери-бери, — я вложил монеты в его руку и поднялся. — Негоже защитнику Отечества чужой милостью жить.
— Спасибо, казак! Бога за тебя молить буду, — донеслось мне в след. Оглянувшись, увидел слезу на морщинистой щеке старика, а секундой позже поймал одобрительный взгляд конвойного.
Впечатлений, причем не самых радужных, для начала было достаточно, и я решил вернуться к официальной программе. Мы как раз успевали на открытие памятника тому самому графу Муравьеву-Амурскому. Генерал прославился присоединением дальневосточных земель к империи и развитием края.
